Клуб «Непокорные» - Джон Бакен

— Но он же несет чепуху, — запинаясь, промолвил Дюбелле. — А это все важно?

— Не думаю. Мне кажется, подойдет любой из известных ритуалов.

— Я рад, — просто сказал он. — Я боюсь крови.

— Боже мой, дружище! — вскричал я. — И вы серьезно воспринимаете ту чепуху, что я тут несу? Я только пошутил. Пусть старый Ваунус прилипнет к своему алтарю!

Он посмотрел на меня, как озадаченный и несколько обиженный пес.

— Сидоний был серьезным человеком… — сказал он.

— Он был, а я — нет, — грубо ответил я. — Мы живем в двадцатом веке, а не в третьем. Не пора ли нам лечь спать?

Он не стал возражать и нашел мне в зале свечу. Раздевшись, я задумался о том, в какой сумасшедший дом я попал. Я почувствовал сильнейшее отвращение к этому месту. Захотелось пойти отсюда прямо в гостиницу, однако я не мог, пользуясь старинными рукописями этого человека, оскорблять при этом его гостеприимство. Мне было совершенно ясно, что Дюбелле сошел с ума. Он отдал своему увлечению, своей страсти весь разум без остатка и теперь был в рабстве у этой страсти. Боже милостивый, он говорил о своем драгоценном Ваунусе, как верующий говорит о Боге! Я понял: человек он был малообразованный, и таким, каков он есть, он постепенно пришел к поклонению какому-то плоду своего воображения.

Думаю, я проспал два часа. Потом я проснулся весь в поту, потому что жарко было, как в печке. Окно мое было распахнуто настежь, я высунул голову, воздух был свежий. Тепло исходило из помещения. Комната находилась на первом этаже возле входа, и я смотрел на заросшие газоны. Ночь была очень темной и совершенно тихой, но я мог поклясться, что слышал шум ветра. Деревья были неподвижны, как мраморные колонны, но где-то рядом я ощутил сильный порыв ветра. Кроме того, хотя на небе не было луны, где-то рядом со мной постоянно мерцал свет; я мог видеть его отражение в конце дома. Это означало, что он исходил из храма. Какие вакханалии устраивал Дюбелле в такой час?

Когда я прокручивал эти мысли в голове, я чувствовал, что, если хочу хоть немного уснуть, нужно что-то предпринять. Уснуть? Об этом не могло быть и речи, потому что какой-то дурак включил паровое отопление и в комнате, повторяю, было жарко, как в печи. Я разгневался не на шутку. Колокольчика не нашлось, поэтому я зажег свечу и отправился искать слугу.

Я прощупал гипсовые стены внизу и обнаружил комнату, где мы обедали. Затем я исследовал проход, что тянулся под прямым углом, по которому пришел к большой дубовой двери. При свете свечи я увидел, что дверь была новая и что очевидного, явного способа открыть ее не было. Я догадался, что она вела в храм, и, хотя она плотно прилегала к проему и замочной скважины в ней вроде бы не было, я слышал сквозь нее звук, похожий на шум ветра… Затем я открыл дверь справа и очутился в большом стенном шкафу. От него исходил странный, экзотический, пряный запах, а на полу и на полках было великое множество аккуратно расставленных маленьких мешочков и сундучков. На каждом была этикетка, квадрат из плотной бумаги с черной-пречерной надписью. Я прочел: «Pro servido Vauni».

Я уже видел их раньше: моя память подвела бы меня, если бы это были не те самые этикетки, которые слуги Дюбелле прикрепляли к пакетам из телеги извозчика однажды вечером прошлой осенью. Из-за этого открытия мои подозрения переросли в неприятную уверенность. Дюбелле, очевидно, имел в виду, что на этих этикетках красовалась надпись «За службу Ваунусу». Однако в латыни он мало что смыслил, потому что слово «servitium» было использовано в неправильной форме, но что было взять с человека, который был явным сумасшедшим?

Однако сейчас мне нужно было найти способ хоть как-то заснуть, поэтому я продолжил поиски слуги. Я прошел по другому коридору и обнаружил вторую лестницу. Наверху я увидел открытую дверь и заглянул внутрь. Должно быть, то была дверь в комнату самого Дюбелле, потому что его фланелевая одежда неряшливо валялась на стуле; но самого Дюбелле там не было, и постель не была застлана.

Полагаю, раздражен я был больше, чем встревожен, хотя, должен признаться, немного испугался, потому что по-прежнему не мог найти слугу. Там была еще одна лестница, которая, по-видимому, вела на чердак, и, поднимаясь по ней, я поскользнулся и упал с громким стуком. Когда я поднял голову, я увидел дворецкого, который в ночной рубашке смотрел на меня сверху, и если чье-то ужасное лицо выражало страх, то это было его лицо. Когда он увидел, кто перед ним, он, казалось, немного пришел в себя.

— Послушайте, — сказал я, — ради бога, отключите этот адский горячий воздух! Глаз не могу сомкнуть… Какой идиот затеял все это?

Он тупо посмотрел на меня.

— Извините, сэр, — сказал он, с трудом подбирая слова, — но в этом доме нет отопительных приборов.

Больше сказать было нечего. Я вернулся в свою спальню, и мне показалось, что там стало прохладнее. Также, когда я выглянул из окна, таинственный ветер, казалось, утих, и зарево исчезло за горизонтом. Я лег в постель, заснул крепким сном и проснулся где-то в половине девятого, когда мне подали воду для бритья. Ванны не было, поэтому я мылся в жестяном тазу.

Это было туманное утро, обещавшее день палящей жары. Спустившись к завтраку, я застал Дюбелле в столовой. При дневном свете он выглядел совсем больным человеком, но, похоже, взял себя в руки, потому что вел себя гораздо менее нервно, чем прошлой ночью. В самом деле, он казался почти нормальным, и я мог бы пересмотреть свое мнение, если бы не выражение его глаз.

Я сказал ему, что собираюсь просидеть над рукописью весь день и на этом закончить дело.

— Ничего, — кивнул он, — у меня самого уйма дел, и я не буду вам мешать.

— Но сначала, — напомнил я, — вы обещали ознакомить меня со своими открытиями.

Он посмотрел в окно, где солнце освещало лавровые кустарники и часть мощеного двора.

— Свет хороший, — изрек он странное замечание. — Давайте отправимся туда сейчас. Для храма есть свое время и свои сезоны.

Он повел меня по проходу, который я обследовал прошлой ночью. Дверь открылась, но не ключом, а каким-то рычагом в стене. Внезапно я обнаружил, что смотрю на бирюзовые воды озера, залитого солнечным светом.

Впечатления, что произвел на