Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
* * *
Мой третий и последний визит в Сент-Сант состоялся в следующем июне и продолжался до середины лета 1914 года. Я почти закончил работу над своим Феокритом, но для уточнения некоторых деталей мне нужно было день-два посидеть над рукописью, что хранилась в Ваункасле. В июле я хотел отправиться в Италию и перед этим написал Дюбелле. Я спросил его, могу ли повидаться с ним еще раз. Поездка обещала быть утомительной, но с этим нужно было смириться, и мне показалось, что долина будет приятным местом в это жаркое лето.
Я сразу же получил ответ, где Дюбелле приглашал, почти умолял меня приехать и настаивал на том, чтобы на этот раз я остановился не в гостинице, а в усадьбе. Я не мог отказаться, хотя предпочел бы гостиницу. Он прислал телеграмму с расписанием моего поезда, а потом еще одну, где обещал встретить меня. На этот раз я оказался особенно желанным гостем.
Я приехал в Факсетер вечером, и там меня уже ожидала машина из факсетерского гаража. Водитель оказался разговорчивым молодым человеком, и поскольку автомобиль был с крытым верхом, я сел рядом с водителем, чтобы подышать свежим воздухом. Я был рад выбраться из душного Кембриджа, но не сказать, чтобы мне стало намного прохладнее, когда мы поднялись в долину Вауна. Леса блистали своим летним великолепием, но чуть потускнели от жары, река превратилась в ручеек, а причудливые вершины холмов были выжжены солнцем так, что на фоне зеленых деревьев казались почти желтыми. И у меня снова возникло ощущение фантастически неанглийского пейзажа.
— Сквайр Дюбелле будет очень рад вашему приезду, сэр, — сообщил мне шофер. — Он трижды обращался к хозяину гаража, спрашивал, все ли в порядке. У сквайра есть своя машина, отличный маленький «даймлер», но, кажется, пользуется он ею нечасто. Не видел его в ней по воскресеньям целый месяц.
Когда мы свернули к воротам усадьбы, молодой человек с любопытством огляделся.
— Никогда прежде здесь не был, хотя побывал в большинстве парков местных джентльменов на пятьдесят миль вокруг. А тут… Старина такая, что словами не опишешь, не правда ли, сэр?
Если среди зимы усадьба казалась закрытым святилищем, то в июньских сумерках она казалась, как никогда, закрытым и охраняемым местом. Пахло почти осенней гнилью, сухой гнилью, похожей на тлен. Казалось, мы спускаемся вниз сквозь ярусы постоянно густеющего леса. Когда мы наконец миновали железные ворота, я увидел, что лужайки еще больше запустели.
Дворецкий с бледным лицом впустил меня, а за его спиной меня ждал сам Дюбелле. Это уже был не тот человек, с которым я встречался в декабре. На нем был старый мешковатый костюм из фланели, а его нездоровое красное лицо осунулось, щеки впали. Под глазами у него были темные мешки, и глаза эти были уже не возбужденными, а мутными и страдальческими. Да, в них было больше, чем боль, — страх, и я задал себе вопрос, не становится ли его увлечение слишком тяжким для него.
Он поприветствовал меня, как брата, которого он потерял много лет назад и вот, наконец, обрел. Помня о том, что мы с ним были мало знакомы, я был несколько смущен его теплотой.
— Благослови вас Господь за то, что вы приехали, мой дорогой друг! — воскликнул он. — Вы, конечно, хотите умыться, а потом мы поужинаем. Если не хотите, можете не переодеваться, я этого никогда не делаю.
Затем он провел меня в спальню, довольно чистую, но маленькую и обшарпанную, как комната для прислуги. Тут я понял: для того чтобы построить нелепый храм, он выпотрошил собственный дом.
Мы обедали в просторной комнате, что была своего рода библиотекой. Она была заставлена старыми книгами, но непохоже было, что они там пребывали долгое время; комната скорее походила на чулан, в котором хранилось чудесное собрание. Несомненно, когда-то они жили своей особой жизнью в достойном помещении, построенном в георгианском стиле. Не было ничего другого, ничего из антиквариата, которого я ожидал.
— Вы приехали вовремя, — сказал Дюбелле. — Я подпрыгнул от радости, когда получил ваше письмо, потому что все это время я думал о том, как бы сбежать в Кембридж, для того чтобы уговорить вас приехать сюда. Надеюсь, вы не станете торопиться с отъездом.
— К сожалению, — сказал я, — у меня довольно мало времени: на следующей неделе я рассчитываю поехать за границу. Свою работу я должен закончить через два дня. Слов нет, как я благодарен вам за вашу доброту!
— Два дня, — сказал он, — помогут нам пережить середину лета. Этого должно быть вполне достаточно.
Я не мог понять, что он имеет в виду.
— С нетерпением жду возможности изучить вашу коллекцию, — сказал я.
Он открыл глаза.
— Я имею в виду ваши открытия, — пояснил я, — алтарь Ваунуса…
Когда я произнес эти слова, лицо его исказилось, выражая нечто, похожее на ужас. Он задохнулся, а затем пришел в себя.
— Да-да, — быстро проговорил он. — Увидите, все увидите, но только не сегодня. Завтра средь бела дня — самое время!
После этого вечер превратился в дурной сон. Пустая болтовня вконец утомила его, и он мог лишь с усилием отвечать на мои банальности. Я часто ловил на себе его взгляды, бросаемые украдкой, словно в эти минуты он оценивал меня и гадал, как далеко он может пойти за мной. Это изрядно действовало мне на нервы, и в довершение ко всему было ужасно душно. Окна комнаты выходили на небольшой мощеный дворик, окруженный лаврами. Душно было так, словно я пребывал не в сельской местности, а на Севен-Дайалз[65].
Когда подали кофе, я не выдержал.
— А нельзя ли покурить в храме? — спросил я. — Рядом озеро, и там должно быть прохладно.
Он был ошеломлен так, словно я предложил ему убить его собственную мать.
— Нет, Боже мой, нет!
Прошло полчаса, прежде чем он смог собраться с мыслями. Слуга зажег две керосиновые лампы, и мы продолжили сидеть все в той же душной комнате.
— В прошлый раз вы мне что-то сказали… — решился он наконец промолвить несколько слов после многих косых взглядов, брошенных на меня, — что-то о ритуале повторного освящения алтаря.
Я вспомнил свое замечание о Сидонии Аполлинарии.
— Не могли бы вы показать мне этот отрывок? Здесь хорошая библиотека, собранная еще моим прадедом. К сожалению, моя ученость недостаточна, чтобы пользоваться ею должным образом.
Я встал, порылся на полках и вскоре нашел экземпляр Сидония, издание Плантена 1609
