Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
Там было ярче, чем днем. Огонь ревел. Сам воздух казался раскаленным, словно весь он превратился в пылающий эфир. И все же никакого пламени не было — только сияние, горячее сияние. В храм я войти не смог: струя нестерпимого жара, словно безжалостная рука, ударила меня по лицу, и я почувствовал, что волосы мои опалились…
Как вы знаете, я близорук, и, быть может, в чем-то ошибся, но очень похоже, видел я именно это. От алтаря огромный язык пламени устремлялся вверх и лизал крышу, и с его фронтона бежали потоки огня. Перед алтарем лежало тело — обнаженное тело Дюбелле, уже обгоревшее и черное. Больше в храме ничего не было, кроме головы Горгоны в стене, что была похожа на солнце, сиявшее в аду.
Наверное, я пытался войти. Все, что помню, как я отшатнулся назад, сильно опаленный. Я закрыл глаза и, глядя сквозь пальцы увидел, как пламя течет под стеной, где могли быть шкафчики или, возможно, был еще один выход. Затем громадная дубовая дверь вдруг сморщилась, как тряпка и в дом с ревом и грохотом влилась огненная река.
Я нырнул в озеро, чтобы облегчить боль, а потом побежал назад — быстро, как только мог, той дорогой, что сюда пришел. Дюбелле, бедняге, я ничем помочь не мог. Что случилось после этого, мне не совсем понятно, знаю только, что дом сгорел как стог сена. Я нашел одного из слуг на лужайке и, насколько помню, помог другому спуститься из его комнаты по одной из водосточных труб. К тому времени, когда приехали соседи, дом превратился в пепелище, а я был в чем мать родила. Меня отвели в гостиницу и уложили в постель, и я оставался там до следствия и дознания. Очевидцы были озадачены, но сочли это смертью в результате несчастного случая: в то лето сгорело много загородных домов. От Дюбелле ничего не было найдено; от дома не осталось камня на камне, кроме нескольких почерневших столбов; алтарь и скульптуры потрескались настолько, что ни один музей не захотел взять их себе. К настоящему времени там ничего не перестраивали, и, насколько я знаю, и алтарь, и скульптуры остаются там, где были. Но возвращаться на их поиски я не собиралось.
* * *
На этом Найтингейл закончил свою историю и окинул взглядом аудиторию.
— Не ждите от меня объяснений, — сказал он, — у меня их нет. Можете поверить, если хотите, что бог Ваунус обитал в храме, построенном для него Дюбелле, и когда Дюбелле, его почитателя, все больше и больше начал одолевать страх и он, испугавшись, попытался последовать совету Сидония и изменить имя бога, которому посвящен храм, Ваунус разгневался и убил его огненным ветром. Этот ветер, кажется, и был основным оружием Ваунуса. Сегодня мы знаем о нем больше, потому что в прошлом году в Уэльсе был найден и раскопан храм Ваунуса.
— Возможно, пожар вспыхнул из-за молнии, — предположил кто-то.
— Ночь была тихая, без грозы, — возразил Найтингейл.
— А разве деревня или село не могут быть расположены на вулканической почве? — спросил Пекуэдер. — А как насчет месторождений природного газа или чего-то в это роде?
— Возможно, вы в чем-то правы. Можете порадовать себя каким-то объяснением, если оно у вас найдется. Боюсь, я вам здесь не помощник. Все, что я знаю, это то, что я больше не собираюсь посещать эту долину!
— Что стало с вашим Феокритом?
— Сгорел, как и все остальное. Однако меня это мало беспокоило. Шесть недель спустя началась война, и у меня возникла куча других проблем, о которых следовало подумать.
V
«DIVUS»[68] ДЖOHCTOH
История лорда Ламанча
In deorum numerum relatus est non ore modo decementium sed et persuasione vulgi[69].
Suetonius
Мы обсуждали капризы честолюбия и пришли к выводу, что большинство прежних наград, за которые боролось человечество, потеряло свою позолоту. Например, королевства, которые младшие сыновья намеревались завоевать. Сошлись на том, что править государством в наши дни — дело тяжкое, а удовольствия от него всего ничего.
— Кроме того, занять трон и удержать его за собой в наши дни невозможно, — сказал Литен, вступая в разговор. — Возьмем Саравак[70]. Верховная власть над этой территорией может быть только в руках британского подданного и осуществляться от имени его величества.
Кто-то, поспорив с ним, заметил, что профессия пророка обладает намного большей реальной властью, чем королевская. Идея, внедренная в массы, никогда еще не являла собой такую силу, какой стала сегодня. Сэнди Арбетнот — он знал Ганди и восхищался им — описал нам этого необычного народного вождя — аскета, гения, мечтателя, ребенка.
— На короткое время, — сказал он, — Ганди стяжал куда большую власть над большей частью человечества, чем кто-либо до него, за исключением Ленина.
— А я когда-то знал Ленина, — сказал Фуллилов, путешественник, и мы все повернулись к нему. — Было это где-то лет двадцать с лишним назад, — продолжил далее Фуллилов. — Я работал в Британском музее и снимал квартиру в Блумсбери, а он жил на верхнем этаже того же дома. «Ильич» было именем, под которым мы его знали. Был он небольшого роста, с нависшими бровями и бледным лицом и в высшей степени удивительными сонными черными глазами, которые внезапно вспыхивали и загорались, когда какая-нибудь мысль приходила ему на ум. Был он весьма приятен и добродушен и мог часами играть с детьми хозяйки нашего дома. Как-то, помню, взял я его с собой на денек за город… Мне показалось, что Ленин — самый веселый человек на свете! Понимал ли я тогда, сколь он велик? Нет, конечно. Для меня он был заурядным марксистом, который хотел воскресить Россию при помощи гидравлики и электрификации. Мне казалось, что он забавно сочетал в себе мечтателя и вполне земного ученого-практика. И все же я понимал, что он может увлечь за собой своих соотечественников. Я бывал с ним на встречах с русскими — я, знаете ли, говорю по-русски, — и меня поразило то, что он мог настроить свою аудиторию так, что
