История с продолжением - Патти Каллахан
У нее косил левый глаз, ее зрению постоянно будет требоваться коррекция. Папа объяснил, что легкие – это последний и важнейший этап в развитии плода и что наша девочка может страдать от хронической астмы или респираторных инфекций, но со всем этим можно справиться. И вот, восемь лет спустя, при мне всегда есть шприц с адреналином и таблетки эуфиллина, которые кладутся под язык. Что до умственного развития, врачи сказали, что время покажет.
Что же, время показало, что с головой у нее все в порядке. Моей дочери свойственны острый ум, любознательность и богатое воображение. Она маленькая для своих лет, но кому есть до этого дело? Уж точно не мне.
Сейчас она сидела рядом со мной в машине, одетая в плохо сочетающиеся вещи, выбранные для этого утра, в розовых очках, изготовленных по особому заказу в глазной клинике в Чарльстоне, ноги ее покоились на собранной на выходные сумке.
– Мама! – Затылком она прислонилась к оконному стеклу, а лицом повернулась ко мне.
– Что?
– Ты позвонишь тому человеку?
– Какому? – прикинулась непонимающей я.
– Ну тому, который говорил про бабушкины вещи.
– Да, позвоню.
– Хорошо. – Дочка посмотрела в окно. – Я думаю, на этот раз это по правде.
– Почему ты так решила?
Винни помолчала пару секунд, потом ответила:
– Эмджи так думает.
– Ладно, – сказала я, затормозив перед школой. – Надеюсь, она не ошибается.
Я припарковала машину, мы обе вышли и остановились перед зданием из оранжевого кирпича. Я посмотрела на вход, на двойные двери, вспоминая о том, как в школу меня вместо матери привозил папа.
Винни открыла дверь и вбежала внутрь, даже не оглянувшись, косички развевались на ветру, матерчатый ранец хлопал о лопатки. Я сунула руку в сумочку и нащупала тяжелый ключ, который взяла без спроса из стола у папы.
Пришло время извлечь на свет сиквел, взглянуть на него, прикоснуться к истории, нависавшей над нашей жизнью тенью не поддающихся прочтению слов, услышать заложенное в ней послание и невысказанную повесть.
Глава 10
Клара
Блафтон, Южная Каролина
Ажурное сплетение металлоконструкций отбрасывало похожую на паутину тень на дорожное полотно моста. На другом берегу покрытой рябью серо-голубой реки тянулись приземистые здания складов с плоскими крышами. Безоблачное небо над головой раскинулось над растущим в высоту городом. Я не рисковала крутить головой, чтобы посмотреть на текущую к морю реку, на пароход, проходящий под арками моста.
Я ехала по петляющей дороге в Федеральный банк Саванны, где ключ откроет металлический сейф в задней комнатке за толстыми дверями. Там лежит роман, который многие считают утраченным навеки. Появлялись поддельные сиквелы, разные авторы предлагали написать продолжение истории Эмджи, движимые стремлением вывести ее из лимба, в котором оставила свою героиню моя мать.
Папа отказывал всем. Он знал, где хранится в тиши и покое истинный сиквел, который нет способа перевести.
В тот день, когда он упрятал рукопись романа в банковский сейф, задолго до того, как через реку был перекинут мост, я спросила:
– Пап, а что, если я когда-нибудь попробую прочесть сиквел?
– Придешь и заберешь его. – Он взял меня за руку, отвел в свой кабинет и показал тайник. – Букашка, я не вижу смысла это делать, но, если захочешь, ключ будет здесь.
– Его можно перевести. Есть люди, специализирующиеся на таких вещах.
– Мы не станем переводить этот роман, Клара. Никогда. Если бы она хотела, чтобы его прочли, то оставила бы нам свой словарь.
Мне тогда было пятнадцать, я была так же уверена в своей правоте, как и в высказываниях, о которых пожалела бы по зрелом размышлении.
– Ты не хочешь делать перевод, поскольку боишься, что твои опасения подтвердятся. Ты боишься того, что может там оказаться. Ты трус.
– Все это вполне вероятно, – ответил он и поцеловал меня в лоб. В глазах у него стояли слезы.
– Зачем? – спросила я, когда, проплакавшись, мы вышли на улицу и сели на пристани. – Зачем ей понадобились свои слова? Разве нашего языка недостаточно?
– Ей хотелось иметь слово для всего. Она верила… – Голос его переменился, как если бы внутри его что-то размягчилось. Отец прочистил горло. – Бронвин считала, что используемые нами слова созданы людьми, не вглядывающимися в этот мир. Ее волновало существование слов, обозначающих вещи, которые способны замечать такие люди, как она или ты.
– Какие такие вещи?
– К примеру, тот оттенок синего, который появляется, когда ливень хлещет по поверхности реки, покрывая ее рябью. Ощущение утраты чего-то, чего у тебя никогда не было. Дрожь узнавания, когда нечто значимое для тебя встречается на пути.
– Да, – проговорила я с чувством, которое хотела бы определить. – Как слова для чувства такого большого, что разливается у тебя в груди подобно озеру.
– Да. – С его губ слетело то ли рыдание, то ли вздох.
Мы сидели на краю пристани, болтая ногами в уходящей с отливом воде. Весенняя зелень, самая сочная из всех, покрывала заливные луга. Серая гладкая спина дельфина мелькнула среди волн. Рядом с ней появился детеныш. Они плыли так синхронно, что у меня в груди защемило от чувства утраты. Я всхлипнула, папа притянул меня к себе.
– Как могла она так поступить?
– Однажды давным-давно, – сказал отец, как будто начинал рассказывать сказку, – когда она была немногим старше тебя, до нашей с ней встречи… – История, которую он собирался поведать, вызывала в нем содрогание. – Ей тогда было семнадцать. Мать твоей мамы, Марта, решила, что полет фантазии ее дочери принял опасный оборот. И той требуется лечение.
– Лечение?
– В психиатрической клинике.
– Что? – Меня словно под дых ударили. Папа отдернул завесу, скрывающую внутренний механизм, винтики и шестерни жизни моей мамы.
– Да. Это был самый жуткий период в ее жизни.
– Хуже, чем когда ее бросил отец?
– Да. Она описывала, как все было: ее держали в комнате без окон на успокоительных и под гипнозом. По ее словам, то был ад на земле. С принудительным соблюдением тихого часа и диагнозом «шизофрения». И все только потому, что она не соглашалась делать то, чего хотела ее мать.
– Чего же?
– После того как семнадцать лет Марта поощряла в ней творческое начало, позволяла не посещать традиционную школу, пользовалась ее творчеством ради обогащения семьи, ей пришла мысль, что Бронвин пора уже найти себе серьезную работу, от которой у твоей матери начинались тоска и
