Будь что будет - Жан-Мишель Генассия
Волк в овечьей шкуре.
Дверь дома распахнулась, на крыльцо вышла мама, и мы сыграли в новую версию «Раз, два, три – замри». Никто не шелохнулся, она окаменела, он застыл, а я смотрел на них, не понимая, кто заводила в этой игре. Мама первая сняла заклинание, спустилась по ступенькам, подошла к нам, склонив голову набок, словно не верила глазам, заметила трость, на которую Даниэль опирался, на мгновение уставилась на нее, приоткрыв рот, и ее лицо исказилось, словно от боли, Что случилось? – прошептала она.
– Кое-какие неприятности.
Она придержала дверь, он вошел, прихрамывая, и она тихо сказала мне, Это друг из Алжира. Если у меня и были сомнения по поводу смятения моей матери, они исчезли, когда я увидел, что она поставила три кофейные чашки на журнальный столик в гостиной. Она впервые вот так подала мне кофе, но я ничего не сказал, а сделал, как они, – покрутил раз десять ложечкой, но пить не стал, потому что не люблю кофе без молока. Они сидели молча, с покаянными лицами, она украдкой на него поглядывала, он допил свой кофе, вздохнул, Я вез их в аэропорт, когда перед нами остановился «ситроен», оттуда вылез какой-то тип и выстрелил в нас из пистолета-автомата, лобовое стекло взорвалось – это последнее, что я помню; очнулся я шесть дней спустя, медики удивлялись, что я жив, что я выкарабкиваюсь, боль была такая, что я думал, сердце не выдержит и я сейчас умру, меня накачали обезболивающим и морфием, я перестал считать количество операций и процедур, на которых служил подопытным кроликом, одиннадцать месяцев я провалялся в алжирском госпитале, весь утыканный трубками… Мари погибла на месте, Тома был ранен, но мне ничего не сказали, чтобы я не упал духом, а на мои вопросы отвечали: «Мы не знаем». Это отец рассказал, когда приехал ко мне, ему было очень не по себе, ведь стреляли из-за него – он велел арестовать человека, которого я приютил, а его друзья отомстили, думая, что это я его предал. Меня увезли в Париж, в госпиталь, и опять оперировали. Не стану рассказывать об осложнениях, я подхватил тяжелую внутрибольничную инфекцию и думал, что никогда не выберусь, мне понадобился год на восстановление, прежде чем я стал передвигаться без костылей, я продолжаю два раза в неделю ходить к физиотерапевту, остались периодические боли, довольно сильные, но науке неизвестные, хотя я научился с этим жить, надежда вернулась, а еще год я искал тебя, потому что в той стычке потерял бумажник с твоим номером телефона.
Я пересказываю вкратце, я уже не помню всех подробностей, а говорил Даниэль долго, спокойно, словно о ком-то другом, иногда я не понимал его, потому что он обращался не ко мне и я не мог уловить суть, временами он замолкал, уходя в воспоминания, и мы ждали, когда он продолжит свой рассказ, мама слушала его, закусив губу, и не задала ни одного вопроса. Если я правильно понял, у них было назначено свидание, но из-за этой стрельбы он не смог ни прийти, ни предупредить ее.
Когда Даниэль закончил, повисла нескончаемая тишина, мама встала, Сварю еще кофе. Она ушла на кухню, я сочувственно посмотрел на него, чтобы показать, как я сопереживаю его испытаниям, и пошел к матери, сказать, чтобы она не готовила на меня кофе, но ничего не сказал – у нее были красные глаза, и она шмыгала носом, утираясь платком. Впервые в жизни я видел, как она плачет. Она грустно улыбнулась, Вернись, я уже иду. Когда она разлила кофе, он спросил, Может, увидимся на днях? И она ответила, Конечно. В последний момент Даниэль спохватился, Нет, я пью кофе без сахара… Давайте пообедаем завтра все вместе.
– Завтра никак, у племянницы день рождения, и мы должны идти к Франсуазе. В другой раз.
Даниэль кивнул и задал мне кучу вопросов: в каком я классе, какие у меня любимые предметы – и обрадовался, когда я сказал, что у меня хорошие оценки по французскому и по истории с географией, Знаешь, мы с твоей мамой очень давно знакомы, вместе учились в лицее, так вот, она была первой по математике и физике, и меня раздражало, что девчонка обгоняет меня по научным дисциплинам, но пришлось смириться, потому что победить ее было невозможно.
Я повернулся к ней, Ты мне никогда не рассказывала.
– Это было так давно.
Даниэль посмотрел на маму, Думаю, нет смысла тебя спрашивать, чем ты занимаешься.
– Я по-прежнему стараюсь быть лучшей в научных дисциплинах, и у меня по-прежнему проблемы с мальчиками, даже в моем возрасте.
– Я пойду. – Он встал, опираясь на палку. – Сейчас я похож на своего деда, который прошел через Верден, но я обязательно поправлюсь.
Он не захотел, чтобы мама отвезла его в Париж, она вызвала такси, мы прошлись по саду, пока ждали, он восхищался густой геранью. Как хорошо за городом, сказал он. И уехал. Мы вернулись в дом, Так здорово встретить школьного друга. Ты никогда о нем не рассказывала.
– Да, потому что решила смотреть только вперед, – и замолчала.
Я решил, она скажет что-то еще, но она передумала, и до меня дошло, как мало я знаю о ее жизни.
Я жил с мамой в Брюйере уже много лет, прабабушка Вивиан приезжала посидеть со мной, когда я был маленьким, а мама была в отъезде, и я не мог оставаться один, но теперь, когда она решила не возвращаться в Алжир, ее поездки в провинцию стали редкими и короткими. Мы оставались вдвоем утром и вечером, я знал, что она любит, а что нет, что ей нравится, а что не нравится, я изо всех сил старался ей помогать, освобождать от домашних забот,
