По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

лагерь Коса и Каримова он обнаружил ещё засветло, точно в том месте, о котором они и договаривались. Чтобы не попасть под пулю, трижды свистнул, прячась за деревьями. Услышал ответный свист и пошёл к палатке. Навстречу выбежал Янек, а следом показался и Ровшан.

— Товарищ командир! — в голосе поляка звучала неприкрытая радость. — Жив!

Обнялись.

— А где ребята? — Ян даже заглянул за спину Максима, проверяя, не идут ли за ним остальные.

Максим знал, где ребята, но сказать об этом Яну не мог. Нужно было импровизировать.

— Не знаю. Надеюсь, что живы, но, если честно надежды на это мало.

В палатке было довольно тепло. Максим сел на спальник, по-турецки скрестив ноги. Снял масхалат, шапку, расстегнул полушубок.

— Пожрать есть что-нибудь? — спросил.

— Каша с тушенкой. Ещё тёплая, — Ян взял с печки котелок, подал.

— Сами-то ели?

— Недавно.

Гречка с тушёным мясом и сухарь. Что может быть лучше, когда человек голоден? Организм явно восстанавливается бешеными темпами, и это хорошо. Максим отправлял в рот ложку за ложкой, одновременно рассказывая о том, что случилось за последние двое суток.

Много времени рассказ не занял.

Очнулся под еловым выворотнем. Ранение в голову. Рядом винтовка и лыжи. Никого нет. Последнее, что помнит — выстрел с дрезины.

— Даже не знаю, взорвали эшелон или нет, — признался он. — Я обыскал тот пригорок с берёзами, — вот здесь немного пришлось приврать. — И вокруг пошарил, как следует. Судя по следам, которые удалось найти, отстреливались трое. Кто именно — не знаю. Немцы их окружили. Так что, думаю, они в плену.

— Трупов нет? — догадался Кос.

— Да. Не стали бы фрицы забирать трупы русских диверсантов или партизан. Обыскали и бросили. Даже хоронить бы не стали. Хотя… — он задумался. — Хрен его знает. Мог быть у них приказ и забрать трупы. Для опознания.

— А кровь? — спросил Каримов. — Кровь была?

Максим отрицательно покачал головой.

— Нет крови — нет мёртвых, — уверенно сказал самаркандец. — Живы они. В плену, да. Но — живы. Ничего. Мы тоже были в плену.

— Да и я там побывал, — сказал Максим.

— Не поверишь, я тоже, — признался Кос.

— Когда это ты успел? — удивился Максим.

— В Испании, у франкистов.

— И как?

— Звери, — коротко ответил поляк. — Все фашисты и наци — звери. Но мне удалось бежать.

Котелок опустел.

— Чаю? — спросил Ровшан Каримов.

— Можно, — согласился Максим. — Чаю и сразу уходим. Надо сменить дислокацию.

— Это понятно, — сказал Кос. — А потом что?

— Потом будем думать, — сказал Максим. — Ян, ты с командованием связывался?

— Нет, — вздохнул радист. — Рация, курва, сдохла.

— Питание?

— Лампы накрылись.

— А запасные?

— Запасные и накрылись.

Максим почесал в затылке.

— Ладно, — сказал. — Хреново, но не смертельно. Будем действовать самостоятельно. Самостоятельно и очень быстро.

Ян оказался чертовски предусмотрительным. Когда они с Каримовым уходили из землянки, то прихватили не только всё самое необходимое, но и несколько комплектов немецкой формы, включая форму обер-лейтенанта, которая так выручила Максима в Вязьме. А также трофейное оружие.

— Ну, вы молодцы, — восхитился Максим, когда узнал об этом. — Думал, бросили. Закопали где-то в снегу.

— Как можно, — сказал Кос. — Я чувствовал, что пригодится.

— На санях тащили? — догадался Максим.

— Ну не на себе же.

— Молодцы, — повторил Максим. — Просто молодцы, — он посмотрел на часы. — Так, половина четвёртого, уже смеркается…. Скажи мне, Ян, что самое главное в нашей работе, когдавремя поджимает, а чёткого плана нет, потому что информации не хватает?

— Наглость, — уверенно ответил радист. — Помню как-то под Гвадалахарой мы вошли в село занятое франкистами под видом наваррцев из «Рекете» [7]. Причём по-испански кое-какговорили только я и наш командир, а из их формы на нас были только трофейный красные береты с золотой кисточкой и белые повязки с бургундским крестом [8]. И то не на всех.

— И что, получилось? — заинтересованно спросил Максим.

— Ещё как. Село мы взяли почти без потерь.

— Значит, наглость, — сказал Максим. — Ты прав. В моём беспризорном детстве мы говорили, что наглость — второе счастье.

Кос засмеялся.

— А первое что? — спросил Каримов. Он уже погасил печку, собрал продукты и теперь сворачивал спальные мешки.

— Не что, а для кого, — сказал Максим. — Наглость — второе счастье для того, у кого нет первого. То есть, нормального человеческого счастья. Откуда ему взяться у беспризорника?

— Есть ещё вторая вещь в нашем деле, не менее важная, чем наглость, — сказал поляк.

— Вовремя смыться? — засмеялся Максим.

— Это третья. Здоровье. Дай-ка, командир, я твою рану посмотрю.

— Нормально там всё заживает.

— Может, и нормально, но обработать и перевязать надо.

— Давай, смотри. Только недолго.

Радист, который после самого Максима лучше всех разбирался в первой помощи при ранениях, размотал бинт, осмотрел рану.

— Никогда бы не поверил, что это случилось позавчера, — сказал он, покачав головой.

— А когда? — поинтересовался Максим.

— Дней десять, может, больше. Сама рана затянулась уже, воспаление почти спало. Голова болит?

— Почти нет. Я же говорю, на мне всё, как на собаке заживает. Даже лучше.

— Но повязку снимать рано.

— Как скажешь.

Ян обработал рану, наложил новый бинт, оглядел дело рук своих.