Посредник - Женя Гравис
Сыщик проводил ее безумным взглядом, не в силах до конца осознать произошедшее.
Выходит, он своими руками только что толкнул человека к гибели?
– Разойдись, разойдись! – Сквозь толпу протиснулся высокий городовой. – Свидетелей опросим! А зевакам тут нечего смотреть! О, Дмитрий Александрович, это вы, что ли? Не признал сначала. Вы тут по службе?
Митя окинул невидящим взглядом фигуру полицейского, тщетно пытаясь воспроизвести в памяти имя и сопоставить со смутно знакомыми чертами лица. Но видел лишь медленно вытекающие из глаз городового ручейки мошек – как будто мужчина плакал черными слезами.
Самарин подавил очередной приступ тошноты и молча кивнул.
– Подозреваемый? – кивнул на труп городовой.
– С-с-свидетель, – еле выдохнул сыщик.
– М-да, теперь мертвый свидетель, – хмыкнул полицейский. – Ну так мы его… того? Труповозку вызвали уже.
– Делайте все… что нужно, – сглотнул Митя. Развернулся и побрел прочь, плохо понимая, куда идет и зачем.
На ходу попробовал снять перстень с пальца. Не вышло. В ближайшей подворотне сыщик просто упал на колени, привалившись к стене и пытаясь прийти в себя. Мимо деловито прошмыгнула крыса, с морды которой обильно стекал жидкий черный дым… И здесь эта гадость. Везде. Повсюду.
Единственным желанием сейчас было сорвать кольцо, размахнуться и бросить как можно дальше. В пекло. В ад. В тартарары.
Камень в перстне погас, стал по-прежнему глянцевым и гладким, как вишня. И в этой его спелой багровой наливчатости Мите почудилось какое-то мрачное, первобытное удовлетворение. Как будто артефакт наелся досыта.
Перстень сидел плотно и даже не собирался покидать облюбованный палец.
Сука.
Мерзкая тварь.
Митя плохо помнил, как добрался домой. Осталось лишь смутное ощущение, что шел он как-то долго. Происшествие с трамваем случилось днем, а к дому со «скворечником» он добрался уже в потемках.
Механически кивнул дворнику, открыл дверь в подъезд и начал медленно подниматься по лестнице. Сил не было. Хотелось просто упасть и забыть все, что случилось.
Он, начальник Убойного отдела, привел к смерти обычного человека. Просто так. Ни за что.
Слух уловил шаркающие шаги и мелкую дробь коготков – навстречу Мите спускался с собакой старичок-сосед, живший этажом выше. Кажется… Эдуард Витальевич? Яворский. Пианист. Дворник говорил, что старик – музыкант на пенсии, а собаку зовут… Матильда. Точно. Самарин встречал их пару раз и лишь здоровался, но близко не общался.
– Добрый вечер, Дмитрий Александрович! – поздоровался сосед. – Мы сегодня припозднились с прогулкой, иначе бы и не встретились. А вы со службы?
– Добрый вечер. С нее, – прохрипел Митя.
– Что-то вы совсем заработались, плохо выглядите, – озабоченно вздохнул Яворский. – Знаете что? Как добрый сосед, приглашаю вас завтра в гости. Выпьем чаю, послушаем Вивальди. Он, скажу вам, дает большое отдохновение от дел насущных.
Старческая непосредственность и любопытство в иной раз вызвали бы в Мите небольшое раздражение и скуку, но сейчас Самарин просто качнул головой.
– Непременно. Загляну.
– Ну, всего доброго вам. Пойдем, Матильда.
– Эдуард Витальевич?
– Да? – Яворский обернулся, уже начав спускаться.
Самарин стоял, привалившись боком к стене: бледный, с красными глазами. И с тоскливым каким-то, слегка безумным взглядом.
– Вы бы… проверили ноги. И Матильду проверьте.
– Благодарю за заботу. Мы, знаете ли, с ней оба уже немолоды. И имеем набор недугов разной степени пакостности…
– И все же проверьте. Доброй ночи.
Глядя на шаркающую походку сыщика и его донельзя изможденный вид, Яворский готов был поклясться, что чувствует себя в свои семьдесят три гораздо здоровее.
Глава 9,
В которой душа устремляется ввысь
На Ходынском аэродроме сегодня негде было бы упасть не только яблоку, но даже недозрелой сливе: толпа заполонила собой все небольшое пространство за пределами летного поля, оставив свободной лишь зону перед ангарами и взлетную полосу.
Последнюю от публики огородили цветными лентами, и все равно какой-нибудь любопытный так и порывался нырнуть под невесомую преграду и выбежать вперед, чтобы ближе посмотреть на невиданное чудо. Городовые, следящие за порядком, тихо свистели и одним движением бровей отправляли их обратно. И тут же снова разворачивались к самому большому ангару, двери которого были распахнуты, но внутри ничего не просматривалось.
Соня приехала сюда вместе со спортивным репортером Матвеем Волком прямо из редакции, и даже немного оробела поначалу. Такие огромные и шумные сборища она видела лишь на больших народных гуляньях пару раз в год. И всегда была там с семьей. А тут…
Толпа была разношерстная и оживленная. Сегодня здесь смешалась вся Москва: наряженная в шикарные костюмы и потертые рабочие блузы, в модные шляпки-колокольчики и цветастые платки, в хромовых сапогах и сафьяновых туфельках. Повсюду сновали вездесущие лоточники с пряниками и квасом, изредка где-то хлопали вылетающие из бутылок с шампанским пробки. Духовой оркестр играл что-то бравурное и веселое. И шныряли среди публики замурзанные мальчишки с наспех свернутыми из газет бумажными самолетиками.
У Сони захватило дух от восторга. С ума сойти: одна Полина Нечаева устроила такое представление, на которое съехался весь город! Где-то в глубине сознания свербел досадный вопрос: «А где же Митя?» Сыщик обещался непременно быть, но вдруг куда-то подевался. На службе его не оказалось, домашний телефон не отвечал, и Соня немного забеспокоилась. Правда, тут же отогнала эту мысль подальше. Раз обещал – значит приедет. Чуть позже. А у нее тут первое важное задание.
– Софья, держитесь за мной, не отставайте, будем пробираться в первые ряды, – скомандовал Матвей Волк.
И, перехватив поудобнее треногу с фотокамерой, двинулся вперед, негромко покрикивая: «Расступись! Пресса!» Идти за ним было очень удобно: внушительная фигура Матвея Михайловича раздвигала толпу как ледокол, и Соне оставалось лишь держаться в этом самодельном кильватере и не терять темпа.
Так они добрались до ограждения и пересекли его, дойдя до пятачка, где собрались такие же репортеры с фотоаппаратами и даже один с кинокамерой. Матвей поздоровался со всеми за руку, установил треногу, деловито закурил и направился к ближайшему караульному. Небрежно указал папиросой на Соню и что-то сказал. Страж порядка достал из-за пазухи бумагу, пробежал глазами и кивнул. Матвей Михайлович жестом подозвал Софью и шепнул напоследок:
– Удачи. Вы уж не подведите.
Репортеры провожали ее завистливыми взглядами, и Соня вдруг поняла, что она среди них – единственная барышня. И внутри ангара – тоже. Повсюду суетились какие-то люди в неприметных песочных комбинезонах. Один из них вдруг повернулся и… эти яркие синие глаза не могли принадлежать никому другому.
– Лина! – Соня бросилась вперед и крепко обняла подругу.
От Полины Нечаевой пахло
