Посредник - Женя Гравис
За ее спиной взревела толпа: квадрига выехала на аэродром. Матвей Волк вопросительно посмотрел на Соню, и она кивнула. Защелкали затворы фотокамер, едко запахло жженым магнием. Под радостные крики публики и звуки оркестра Владимир отцепил аэроплан от повозки и дал почетный круг вокруг летного поля. Полина стояла в квадриге и махала рукой, приветствуя толпу, которая кидала ей под ноги цветы и пускала бумажные самолетики.
Потом авиатриса несколько минут позировала для фотографов возле моноплана. Соня наблюдала за этим, невольно подслушивая разговоры других репортеров за спиной:
– А что назвали машину не по-русски как-то?
– А вот и по-русски, – возразил другой журналист. – Видишь, написано: «Финист». Ясный Сокол значит. А буквы латинские, чтобы за границей поняли. Она же в Америку летит.
– А-а-а… Вон оно как.
На борту алюминиевой птицы красовалось слово «Finest» – лучший. И Соня не стала поправлять коллег, потому что объяснение с «Финистом» ей понравилось. Надо будет обыграть это в репортаже.
Она смотрела, как подруга улыбается в объективы фотокамер – искренне, обаятельно, неотразимо, – и не могла отделаться от мысли, что это выглядит как… прощание навсегда. Что улыбка эта при всей ее искренности очень… тревожная. Нет, нет, нет. Даже думать о таком нельзя. Все будет хорошо. Она долетит. Она сможет.
Кто-то рядом тихо кашлянул. Соня покосилась и увидела Владимира Ильма. Тот уже избавился от колесницы и стоял рядом, наблюдая за тем, как Полина машет рукой, забирается в кабину, надевает очки и посылает издалека воздушный поцелуй в его сторону. Он тоже приложил руку к губам и сдул воздух в направлении аэроплана.
– Володя… – шепотом спросила Соня. – Ты за нее не боишься?
– Я горжусь, – ответил тот. – И восхищаюсь. А еще я поставил пятьсот рублей в тотализаторе старушки Зубатовой на успешный финиш. Было бы жаль потерять столько денег.
– Она же умерла, – машинально возразила Соня.
– Но передала управление фондом ставок поверенному. Он проследит за выплатой выигрышей.
Оркестр грянул бравурный и веселый марш. Какую-то совсем новую мелодию, которую, как говорят, написали специально для этого события. Моноплан взмыл в воздух и, слегка покачиваясь, через несколько минут растворился в ярко-голубом апрельском небе.
Матвей Волк, закончив свою работу, проводил Соню сквозь толпу до автомобиля.
А Митя по-прежнему на Ходынке не появился. Не было его на службе. Не было дома. И на звонки он не отвечал. Ни днем, ни поздно вечером, когда Соня уже написала свою часть репортажа и отдала довольному Матвею Михайловичу.
Не отвечал рано утром, когда она собиралась на учебу в университет.
Дмитрий Самарин бесследно пропал.
Глава 10,
В которой Митя требует объяснений
Телефон в прихожей разрывался от звонков, но сыщик прошел мимо – прямиком на кухню, где уселся за стол, обхватив голову руками.
Снова попытался снять проклятый перстень, и он в этот раз с легкостью соскользнул с пальца, прокатился по столешнице и замер. Обычное кольцо с большим камнем.
«Тварь», – мысленно сказал ему Митя.
Перстень ожидаемо ничего не ответил.
Выбросить. Утопить в реке, бросить в колодец. Избавиться от чертовой штуки. И пришло же в голову сумасшедшей старухе Зубатовой одарить его таким наследством.
«Зачем?» – спросил Митя, подняв голову к потолку, где тускло светила одинокая лампочка.
Та ожидаемо ничего не ответила. И бесплотный дух старушки, будь он здесь, тоже молчал.
Чертов перстень. Видеть его сил нет. Митя открыл кухонный буфет в поисках какой-нибудь подходящей емкости. Под руку попадались и летели на пол какие-то свертки и коробки. Вот! Пустая жестянка из-под кофия. Прислуга к нему близко не подходит, считает бесовским напитком.
Самарин бросил перстень в жестянку, засыпав сверху пшеном из подвернувшейся пачки и щедро усеяв зернами пол. Плотно закрыл банку и задвинул в дальний угол буфета. Оттуда вдруг призывно блеснула золотая этикетка. Что это? Ах да, подчиненные же дарили на Новый год. Какой-то коньяк. Конечно, не Clos du Griffier начала девятнадцатого века, но вроде неплохой. Вот и повод открыть появился.
Никогда Митя не пил после душевных потрясений (разве что на войне), но сейчас мысль показалась верной. Под руку подвернулась чашка, куда он щедро плеснул из бутылки и сделал большой глоток. Закусил хрустким сухарем, закашлялся и запил все тем же коньяком.
А что? Кажется, стало полегче. По крайней мере, спазм, стеснявший мышцы лица и грудь, ослаб. Зудящая головная боль и дурнота отступили. Митя отхлебнул еще и прислонился затылком к стене, прикрыл глаза.
Виноват. Как есть виноват. Довел человека до смерти. Ушел с места происшествия. Трусливый заяц, а не представитель закона. Наверное, стоит сейчас же поехать в Сыскное и во всем признаться.
Митя уже почти было поднялся, но тут в голове какой-то другой, более трезвый Самарин резонно возразил. Прийти на службу среди ночи, с запахом коньяка – не лучшая идея. «Не лучшая», – согласился Митя и налил еще.
В коридоре снова зазвонил телефон. Наверное, подчиненные ищут. Или Соня. При мысли о Соне сыщика накрыла новая волна стыда. Как о таком ей рассказать? Да она потеряет к нему всякое уважение, когда узнает. А утаить такой бесславный поступок – еще хуже. Все варианты плохи, как ни крути.
Митя снова отхлебнул из чашки. Напиток, поначалу казавшийся резким и крепким, сейчас воспринимался почти как остывший чай.
Решено. С утра идти сдаваться. И все-таки зачем старушка Зубатова подсунула ему этого троянского коня? Из вредности? Хотела пошутить? Хорошие шутки. Со смертельным исходом. И скольким людям она сама так… помогла?
В голове у Мити внезапно возникла Дарья Васильевна, которая крадется темными переулками Хитровки, ведомая перстнем, указывающим на очередную жертву. И так год за годом… Чума. Она же Холера. Митя схватился за голову и отхлебнул прямо из горлышка. Картина выходила ужасающая. Вот она, серийная душегубица высшего порядка, не пойманная и ни разу не уличенная. Теперь понятно, почему Лазарь Зубатов назвал перстень мощным оружием, почему обитатели московских трущоб так боялись старушку, а работники приюта для животных – ненавидели. Из такого оружия, получается, можно убить любого и обставить как несчастный случай?
Мысли в сознании сыщика крутились все более одержимые и мрачные. И каждый глоток коньяка лишь усугублял бред. Раз уж старушка оставила такой убийственный подарок, могла бы и регламент к нему написать. А теперь с кого спросишь? С Лазаря Зубатова? С мадам Симы? Со священника? С Магистерия? Ясно, им всем нужен этот артефакт. Никто не скажет правды.
Но кто-то же должен знать, что это за смертельный перстень и
