Махараджа - Алексей Викторович Вязовский

Индийский поход. Махараджа

Глава 1

Впервые за долгие месяцы я почувствовал соль на губах, не смешанную с кровью или потом.Это был едкий привкус моря, влажного песка, ила и чего-то еще, неуловимого, что несет в себе океан. Я стоял по щиколотку в теплой воде, волны медленно накатывались на мои сапоги, скользя по блестящей коже, и уходили обратно, оставляя за собой пену и мириады крошечных ракушек. Небо над головой было бескрайним, с легкими, почти прозрачными облаками, которые медленно плыли к горизонту, туда, где синева неба сливалась с синевой океана. Солнце, уже склонившееся к западу, окрашивало воду в золотистые и багровые тона.

Вдали, там, где волны уже сливались в мелкую рябь, покачивался большой шлюп. Его паруса, надутые легким бризом, медленно несли судно все дальше и дальше, в открытый океан. На его борту был тот, за кем мы гнались несколько дней: сэр Ричард Уэлсли. Тот, кто считал, что русские никогда не доберутся до самого сердца английских колоний, до Калькутты. А мы добрались. И взяли штурмом Форт-Уильям, неприступную цитадель!

Глядя на белеющие вдали паруса, я чувствовал странную смесь эмоций. Обида, что упустил главного врага, смешанная с глубоким удовлетворением. Ощущение, что мы, казаки, сделали нечто невероятное. Что я, Петр, исполнил мечту многих поколений русских патриотов. Я, начавший всего лишь хорунжим в бескрайней казахской степи, помыл свои сапоги в Индийском океане. Это было что-то большее, чем просто военная победа. Это было символическое действие, которое должно было откликнуться эхом по всей империи, от Дона до самых окраин. Да что там империя — весь мир вздрогнет. И он отныне пойдет совсем не туда и не так, как было написано в учебниках моего прошлого-будущего. Об этом будут писать новые книги, слагать песни, и мой поступок, наше дело, навсегда войдет в историю. Мы пришли, увидели и победили. Александр Великий не смог дойти дойти до Дели. А казаки дошли до Калькутты!

Я так и стоял, созерцая уходящий шлюп, как вдруг услышал шаги за спиной. Я даже не обернулся, чтобы узнать, кто это. В этом не было нужды — ко мне приближалась никто иная, как принцесса Лакшми, которая с момента нашей странной встречи в разгар боя в Форте-Уильям не отходила от меня ни на шаг. Спала, ела, сражалась рядом со мной, не кланяясь пулям, не ойкала, когда грохала пушка или паруса нашего корабля превращались в косматые лохмы после знакомства с английской картечью.

Она прижалась к моей спине теплой грудью и с горечью прошептала:

— Попранная справедливость!

Я понимал, о чем она говорит, хоть и перебарщивая с пафосом в своей манере. Столько усилий, столько потерь, чтобы в итоге увидеть, как главный враг просто уплывают. Лакшми двигала, как я понял, месть — англичан она ненавидела люто, а Уэлсли — в особенности. Мне же было горько от того, что, пройдя тысячи верст, выдержав нечеловеческие испытания, потеряв верных товарищей, сейчас видел, что Уэлсли ускользает. Подобно призраку, он исчезал в синей дымке, унося с собой все мои надежды на то, что все закончится. Не в моих правилах оставлять дела на полпути, а его побег означал именно это. Не было триумфального пленения, не было казни за те злодеяния, что главные англичане творили в Индии. И не было и той самой, такой желанной, моральной победы.

Подобное ветрам плато Усть-Юрт, жаркое дыхание Лакшми опалило мое ухо.

— Еще остался братец Артур! Его голову я хочу еще больше, чем Уэлсли-старшего! Ты же подаришь ее мне?

От ее голоса у меня непрестанно дыбом вставали волосики на теле, загадка ее личности будоражила воображение, а экзотическая красота притягивала взгляд в самых неподходящих обстоятельствах. Сопротивляясь ее колдовству, я хрипло выдавил из себя:

— Так или иначе, но братья Уэлсли, считай, покойники. Или мы, или они — иного нам не суждено.

Я не лукавил, не пытался на нее произвести впечатление громкой фразой. Генерал Артур Уэлсли сидел в Серингапатаме, в бывшей столице покойного Типу Султана, и в его распоряжении было немало войск. Он мог с легкостью увеличить свою армию, призвав на помощь полки Бомбейского и Мадрасского президентств — майсурское княжество и находившийся неподалеку Хайдарабад в этом плане являлись выдающейся стратегической точкой. Нам не избежать встречи, если атаман Платов примет мой план №3.

Лакшми отстранилась от моей спины и громко засмеялась:

— Я верю тебе, Питер-атаман! Ты уже подарил мне чудное видение: мой враг, как поджавший хвост шакал, удирает от тебя! Пошли!

«Пошли!» — ведь так она сказала, когда мы только познакомился лично, посмотрев наконец друг другу в глаза. Или это я тогда сказал?

* * *

Три дня назад англичане перехитрили сами себя. Отчего-то они решили, что наш огромный брандер, неторопливо плывущий по реке вслед за удирающими военными кораблями и «купцами» — это всего лишь маневр, призванный отвлечь внимание гарнизона от настоящего места штурма. А мы помогли им впасть в это заблуждение, обозначив концентрацию войск у Правительственного дома и с противоположной стороны, на так называемом Кули Базаре, главном торге индийскими тканями в Калькутте. В итоге, на стену, смотревшую на реку, сэр Ричард поставил наименее боеспособную часть — тот самый ополовиненный полк сипаев, который Отряд Черного Флага столь мощно прорядил во время вылазки.

Каков же был их ужас, когда они увидели пристающие к берегу одна за другой шикары, набитые их давними обидчиками-гуркхами! Мои «зеленые человечки», установив длинные бамбуковые лестницы, полезли наверх, как стая разгневанных бабуинов, вопя во весь голос свое традиционное «Джайа Махакали, айо горхкали!» и зажав в зубах кукри. Казаки от них не отставали. «Ура!» — рев сотен луженых донских глоток понесся над Хугли.

Двигаясь в первых рядах, я взлетел на стену, разрядил пистолет в первого бросившегося на меня сипая, спрыгнул с бойницы между двумя зубцами, протиснулся мимо холодного ствола мощной пушки, так и ни разу не выстрелившей. Английский офицерик невысокого чина, с перекошенным напряженным лицом под черной шляпой-цилиндром, попытался снести мне голову тяжелым палашом. Увернулся — клинок со звоном врезался в казенник орудия. Места было маловато, чтобы шашкой махать. Кама в руку — удар в пах! Глаза у «оцилиндрованного» вылезли из орбит, изо рта вырвался дикий вой. Оттолкнув бедолагу, насильно превращенного в евнуха, я нацелился на сержанта, сбившего с ног ударом рукояти алебарды