Умница - Хелена Эклин

Ирина заказывает чай, но так и не притрагивается к нему. От ее вчерашнего лоска не осталось и следа. Передо мной снова сидит уставшая женщина лет шестидесяти с крайне изможденным лицом. Без лишних прелюдий она сразу переходит к делу.

– Вчера у меня много вопрос к Бланка. «Что с тобой происходить, дорогая? Как это происходить?» Но Бланка не разговаривать со мной. Тот первый раз – единственный. Больше нет. – Ирина качает головой, устремив взгляд в окно. – Когда Бланка маленькая, она молчать, если злая. Очень, очень молчаливая. Так и сейчас. Ей это не нравится. – Ирина взмахивает руками. – Этот ситуация. Она хочет уйти.

Я подаюсь вперед.

– Вы мне поможете?

Ирина поджимает губы.

– Я помогать Бланка.

– Хорошо, – соглашаюсь я, чувствуя, как внутри разгорается огонь решимости. Я еще могу спасти Стеллу. – Тогда нужно выяснить, что ее так разозлило. Есть догадки?

Ирина барабанит пальцами по столу.

– Я думаю о месячные Бланка. Раньше я думать, почему она хотеть расстаться с жизнь, когда у нее наконец кровь.

– Точно, месячные. – Несколько недель назад Ирина затронула эту тему, и тогда я смутилась. Она казалась неуместной. Но после того, как Ирина стала свидетельницей моих мучительных родов, увидела меня в крови и поту, запретных тем попросту не осталось.

– Но теперь я думать: может, эта кровь – не месячные, – осторожно произносит Ирина.

– А от чего тогда?

Ирина пронзительно смотрит на меня.

– Первый раз секс, – говорит она. – Вот и кровь.

– Хотите сказать, она потеряла девственность? – уточняю я шепотом. Становится мучительно больно за Бланку. – Но с кем? С тем соседом? Кого еще она знала?

– Друзей нет, парня тоже ни разу, – говорит Ирина. – Она ходить только на работу, в супермаркет, домой. Я сама себя спрашивать. Теперь ты смотреть.

Она достает старенький телефон Бланки, вводит пароль и открывает переписку со мной. Простые, ничем не примечательные сообщения: вопросы, во сколько она придет и что приготовить Стелле на ужин. Просьба быть дома к четырем, потому что заедет мастер по ремонту холодильников. Пока Ирина пролистывает сообщения, в моей груди растет тревожное чувство, переходящее в ужас. Наконец она останавливается на одном сообщении от Бланки: «Хорошо, если я приду сегодня за чеком?»

«Конечно, – ответила я тогда. – У меня занятия по йоге, но Пит его тебе отдаст».

Глупо, но я гляжу на это сообщение и чувствую щемящую тоску по тому времени, когда пребывала в счастливом неведении и не знала ничего ни о предательстве Пита, ни о том, насколько глубока и опасна депрессия Бланки.

– Тот же день, что и кровь, – поясняет Ирина. – Четыре дня до ее смерть.

Судорожно пытаюсь осмыслить услышанное.

– Что это значит?

– «Рыба гнить с головы», – бросает Ирина с раздражением.

– С головы… Главы семьи? Нет, это невозможно. – Но Морин ведь рассказывала мне о депрессии Эдит, а я не хотела слушать. Теперь я не имею права закрывать глаза на правду. Нужно ее принимать.

Само собой, он соблазнил нашу няню. Не то чтобы она источала сексуальность, но ему было плевать. Его влекло одно – острые ощущения. Ему был важен сам риск. Он хотел совершить преступление под носом у всех, в нашем идеальном доме.

В тот день Стелла была на плавании. Я договорилась, чтобы Эмми забрала ее, потому что они с Лулу занимались в одно время. А Питу нужно было работать.

От отвращения к нему меня начинает подташнивать.

Но зачем это было нужно Бланке? Может, она влюбилась в него. Если ее никто раньше не добивался, она могла принять его приставания за любовь. Возможно, ее дух и по сей день не может позабыть точеные скулы и ледяной взгляд Пита, потому и задержался в нашем мире. Нет, это просто нелепо. Тогда бы она подыскала себе другое тело. Чтобы только осталась надежда на близость.

– Он обидеть моя дочь, – цедит Ирина. – «Я ненавидеть этот мужчина. Я ненавидеть этот мужчина». Это же про него.

– Но как он ее обидел? Оттолкнул от себя?

– Мы должны пообщаться с Бланка.

– Ее трудно разговорить, – замечаю я, боясь того, что может нам открыться. Но другого выхода нет. Мы должны пробиться сквозь ее молчание. Может, вдвоем мы справимся.

Когда я приезжаю к Эмми, она встречает меня с бокалом вина.

– Ну, что сказал этот ублюдок? – На журнальном столике уже разложены овощные закуски с соусами. Она хлопает по дивану рядом с собой: – Садись. Рассказывай все в подробностях.

Она делает глоток вина. В ее глазах читается радость. Ей приятно, что мне тоже плохо. Она сама это признала в прошлый раз. И все же она искренне хочет помочь. Я не держу на нее зла. Эмми никогда не пряталась за фальшивой добродетелью, в отличие от Шери.

– Он завел любовницу, – говорю я. – Похоже, собирается бороться за опеку над детьми. Вместе с ней. Ну и подадим на развод, наверное. – Мы даже не успели это обсудить.

– Вот сволочь, – зло чеканит Эмми. – Я всегда подозревала неладное: слишком уж он хорошенький с виду. Что поделать, так некоторые мужики получают кайф. Недавно я читала статью про социопатов – кстати, Ник, возможно, один из них. У них пульс слишком низкий в покое, вот они и лезут на рожон, нарушают правила, ищут острых ощущений, чтобы хоть что-то почувствовать. – Она замолкает ненадолго. – Но ты, похоже, не особо переживаешь по этому поводу.

– Мне сейчас не до психоанализа Пита, у меня других проблем хватает.

– Есть что-то посерьезнее? – Эмми удивленно прищуривается. – С Луной же все в порядке, да? А ты здорова?

– Я не могу об этом говорить.

Ее лицо вытягивается и мрачнеет. Я нарушила негласный договор: Эмми всегда готова подставить мне плечо, но в ответ требует полной открытости. Я никогда не умела играть в такие игры.

Но ведь она честно призналась, что целовалась с Питом, хотя могла и утаить это. Она приютила меня и помогает, как умеет. И на этот раз не притворяется, будто у нее все идеально. Может быть, однажды я тоже рискну открыть ей свои тайны. Но не сейчас.

– Послушай, Эмми, когда-нибудь я тебе все расскажу, – обещаю я. – Хорошо? Сядем с бокалом вина, и я выложу все как на духу. Ты ушам не поверишь.

– Буду ждать с нетерпением, – отвечает она.

38

Ирина договаривается с Питом, что на следующий день сама заберет Стеллу. Ему она говорит, что отвезет ее к себе домой на урок вязания, но на самом деле в шесть часов вечера приведет ее на детскую площадку, где буду ждать я. Это подходящее время – в сумерках меньше шансов, что кто-то станет невольным свидетелем происходящего.

Стелла идет медленно, еле волоча ноги, словно каждое движение дается с трудом. Лицо безучастное, пустое, безжизненное. Она не выглядит ни несчастной, ни разгневанной, ее нельзя назвать беспокойным духом. Но ведь и Бланка при жизни казалась такой же безмятежной.

За все те часы, что она нянчилась со Стеллой, я ни разу не предложила ей провести время вместе, не удосужилась даже с ней прогуляться. Потому что платила ей и была занята своей работой. А теперь думаю: почему я не выкроила хотя бы полчасика? Почему ни разу не пригласила ее в кафе?

Когда мы подходим к «Кастрюлям с супом», вечернее небо уже начинает темнеть. Площадка почти пуста, только двое подростков лениво курят, свесившись с игровой конструкции. Кончики их сигарет мерцают во мраке. Ирина уверенно шагает к ним, бросает пару слов, и мальчишки мотают головами, спрыгивают на землю и убегают, будто их спугнули.

– Что вы им сказали? – спрашиваю я.

– Я сказать: «Ну что, красавчики, кто хотеть поцеловать бабуля?» А потом делать вот так. – Ирина комично складывает губы трубочкой.

– Очаровательно.

Мы поднимаемся по ступенькам к «Кастрюлям», я беру холодную как лед руку Стеллы и подвожу ее к самому большому из бетонных цилиндров. Стоять на склоне неудобно – хочется или устроиться внутри какого-нибудь цилиндра, или влезть по нему. А Бланка проводила здесь целые часы.

Я отдаю свой телефон Ирине и прошу ее записывать происходящее. Никто, кроме