Пирожки со вкусом преступления - Селия Брук
Репутация колледжа медленно начала восстанавливаться, а леди Брайтли – угасать. Лишенная занятия, которому она предавалась со всей страстью и которому посвятила лучшие годы, она замкнулась в себе, перестала выходить из дома и потихоньку начала терять разум. Благодарный сын перевез мать из поместья Кингсли-Лодж в старый семейный особняк на Далтон-стрит и нанял сиделку. Та не выдержала и трех месяцев рядом с благородной леди. К тому моменту старушка уже была одержима «страхом» и едва не свела бедняжку с ума, с утра до ночи обвиняя ее в том, что она «страшная». С тех пор сиделки сменялись одна за одной, пока на службу не заступила Бет. Леди Брайтли могла сколько угодно упражняться в своем безумном остроумии, циничную детективщицу ничего не пронимало. Бет просто любила все страшное и только хохотала, когда подопечная выдавала особенно изощренное проклятие.
Сейчас, правда, леди Брайтли находилась в относительно благодушном состоянии. Очевидно, благодаря съеденным бриошам. Она хмуро разглядывала посетителей, но никому не грозила Страшным судом. Бет тоже рассматривала гостей пекарни и прислушивалась к разговорам. Ей казалось, что в слухах рождается истина.
Большая часть посетителей была незнакома Бет, что означало только одно – слух о нападении на Рафферти вышел далеко за пределы Уиллоу-Брук. А значит, сегодняшний ажиотаж – это только начало паломничества туристов. Отменить в таких условиях конкурс нереально. Наверняка «Кондитер Уиллоу-Брук» состоится. А значит, у Мэри есть шанс получить первый приз. Преступник просчитался со всех сторон, как ни крути. И Рафферти не сильно навредил, и Мэри, если намеревался, путь к победе перейти не смог. С другой стороны, может, ее и не допустят к участию? Или победа, наоборот, ее дискредитирует? Какой-нибудь тупоголовый Эббот запросто сделает вывод, что Мэри и покушалась на критика, чтобы увеличить свои шансы на выигрыш. Ох, как же все сложно и «страшно», как говорит леди Брайтли.
Разламывая пополам вторую по счету бриошь, Бет увидела, как в дверь протискивается Флойд Олсен. Похоже, не только ей потребовались горячие сплетни. Олсен был взволнован, короткий его чубчик, обычно нависавший над правой бровью, взмок и вздыбился, словно репортер бежал три километра от бешеной собаки. Увидев Бет, он с трудом проложил себе путь сквозь галдящую толпу, обсуждавшую свежую партию тарталеток, выложенных Мэри на витрину, и плюхнулся на соседнее кресло рядом с леди Брайтли.
– Привет! – произнес он, буравя взглядом чашку Бет: он сам с удовольствием выпил бы чаю, но стоять в длинной очереди ему не улыбалось.
– Акулы сплываются на запах крови, – констатировала Бет.
При этих словах леди Брайтли очнулась от раздумий и потрясла головой:
– Страшно, страшно…
Олсен неприязненно дернул бровью. Во время учебы в Уиллоу-колледже он, любивший поспать, постоянно опаздывал на уроки, и ему все время аплодировали. С тех пор он ненавидел и аплодисменты, и школу, и леди Брайтли заодно, виновницу его громогласного позора.
– Ты слышала, конкурс хотели отменить, но в последний момент учредители нашли нового председателя – Джорджину Эксли. Знаешь такую? Открыла свою кулинарную школу в Нортгемптоне. Так что мероприятие состоится.
– Так и думала, – торжествующе заявила Бет, – с ума сойти. Хорошо, что Рафферти не отбросил коньки, а то вертелся бы сейчас в гробу.
– Почему? – Глаза Олсена вспыхнули огнем профессионального любопытства.
– Так он же терпеть не может Джорджину. И она его, кстати, тоже.
– У старины Рафферти вообще с кем-нибудь сложились отношения?
– Спроси что полегче, – рассмеялась Бет, – Джорджина устроила торжественный выпуск первых учеников и пригласила на него известных кулинаров. Рафферти никто не звал, но он, как ты понимаешь, явился. И устроил несчастным выпускникам свой экзамен, а в конце вечера в пух и прах раскритиковал их готовку.
Олсен выслушал историю с улыбкой на губах.
– Пока он не перессорится со всем населением Англии, он, похоже, не успокоится. Значит, школе Джорджины здорово досталось?
– Удивлена, что ты не слышал про эту очаровательную историю, – заметила Бет.
– Ты же знаешь, я фокусируюсь на местных новостях.
– Джорджина, к чести ее, пережила этот скандал с высоко поднятой головой и не стала опускать руки. Она дала интервью на телевидении и назвала Гленна… погоди, дай вспомнить… «завистливым некомпетентным бездарем».
– Да ты что? – Олсен даже рот приоткрыл от удивления. – И ей сошло это с рук?
Бет пожала плечами:
– Рафферти тогда еще не достиг своей сегодняшней популярности и, по-видимому, решил не связываться. Но отзывается он о Джорджине крайне резко.
– Как и о всех живых существах на этой планете, за исключением жены, – подхватил Олсен. Бет едва не открыла рот, чтобы сказать, насколько все нерадужно в семействе Рафферти, но вовремя сдержалась. Неизвестно еще, как Олсен распорядится этой информацией. В городе с репортером все боялись разговаривать. Флойд Олсен выпускал свою газету о жизни Уиллоу-Брук и постоянно находился в поисках новостей. А поскольку в городе не происходило ничего особенно примечательного, репортер бесцеремонно начал вторгаться в частную жизнь горожан, вынюхивая и публикуя все домыслы и сплетни. В конечном итоге при виде приближающегося Олсена в городе смолкали все разговоры. И только леди Брайтли могла привычно пробормотать: «Страшный… Страшный человек. Опаздывает. Аплодисменты!» Но это ни для кого новостью уже не было.
Флойд Олсен страдал на своей должности. В маленьком городке, где ничего не случается, быть репортером очень непросто. Он писал о погоде, об упавшем на площади фонаре, о том, что кто-то вырезал на дереве в парке инициалы. Внутри него пропадал журналист мирового класса, рожденный, чтобы освещать сенсации, но волею судьбы он был вынужден прозябать в Уиллоу-Брук, растрачивая свой талант на новости уровня «у миссис Блейк опять сбежало молоко». Иногда масштаб его таланта, не вмещавшийся в рамки скромной заметки, прорывался наружу, и читателя сметало потоком его красноречия, достойного первых полос столичных вечерок.
«Два инициала, вырезанные на коре самой старой плакучей ивы в Уиллоу-Брук, – что это: трогательная клятва в вечной любви или циничный вандализм? – вдохновенно писал он на страницах своего «Вестника». – Как мы знаем, вечная любовь встречается редко, а вот буквы, которые теперь красуются на коже любимого всеми горожанами дерева, будут “радовать” глаз многих поколений. Ева Спейд и Коннор Маккаферти давно расстанутся, разъедутся по разным сторонам света и забудут о своей неловкой подростковой любви, а жители Уиллоу-Брук будут вынуждены помнить о ней, ведь кривые буквы “Е.С. и К.М.” уже не сотрешь. Можем ли мы промолчать в данной ситуации? Можем ли со спокойной совестью сказать этим молодым людям: “Вы все
