Википроза. Два Дао - Борис Акунин

Борис Акунин

Википроза

– Два Дао –

ДАО СОБАКИ

Повесть

Первая глава

ЧТО ТАКОЕ СЧАСТЬЕ

В первый день пути Вильям не столько размышлял о предложении господина Ван ден Брука, сколько пытался совладать с волнением. Говорило пока только сердце, оглушенный разум помалкивал. Сам того не замечая, всадник слишком сильно сжимал коленями бока лошади, она то и дело переходила с шага на рысь.

Боже, боже, захлебывалось сердце, вырваться на простор! Снова стать единственным хозяином своей судьбы, повелителем горизонтов! «И увидеть Джона и Дели, обнять Мэри», — сам подсказывал Вильям сердцу. Оно, словно спохватившись, поддакивало: да-да, конечно, дети и жена — самое важное. Но сердце прикидываться не умеет. Каждые семь лет — новая кожа, говорят японцы, имея в виду, что за этот срок в человеке всё меняется. А прошло уже одиннадцать. Мэри, наверное, вышла замуж. Моряка полагается ждать пять лет, а затем, если вестей нет, женщина вправе считать себя вдовой. Джон вряд ли помнит отца, он был маленький. Дочери сравнялось двадцать, она или невеста, или уже жена. Если они все живы. Господи, только бы они были живы, виновато сжималось сердце, но за здравие жены и детей Вильям честно молился каждый день, а что еще он мог? На всё воля Предержателя.

И мысли, верней чувства, вновь будто слепли от радужного сияния. Это как в море на рассветной вахте, когда держишь курс прямо на ост и жмуришься от нестерпимой яркости солнца, что выплывает из-за края вод. Лучше этого в жизни ничего нет.

На середине дороги, в Одаваре, Вильям как обычно переночевал на девятой станции Токайдо, утром встал с холодной головой, и весь остаток пути в основном говорил разум, клал на вторую чашу весов аргумент за аргументом. Сердце лишь жалобно вздыхало.

Во всей Тэнка — это означает «Поднебесье», под каковым здесь имеется в виду Япония — нет человека, который устроился бы в жизни лучше, чем Андзин Миура («Вильямом» теперь называл себя только он сам, больше никто). Есть, конечно, особы более высокого положения, но все, все без исключения несвободны. Японский мир чурается свободы. Люди сами шарахаются от нее, опутывают себя цепями обязательств, навешивают гири Долга (по-японски он и называется Гири), воспринимают собственную судьбу лишь как службу кому-то или чему-то. Самая большая беда, которая может случиться с самураем (а настоящими людьми здесь считаются только дворяне), — это лишиться господина и стать ронином, бродячим псом. Всякий ронин мечтает только об одном: чтоб его вновь приковали к будке. Свобода для японца — худшее несчастье.

А у Андзина Миуры есть и уютная, теплая будка, и свобода. Такая, какой нет ни у кого в Японии.

Он не просто слуга с гербом и двумя мечами, служащий более важному самураю, а хоть бы даже и князю — как большинство. Он — вассал самого о-госё, правителя империи. Притом в ранге хатамото, да с собственным уделом, а не на одном жаловании. По-нашему, по-английски, не сквайр и даже не рыцарь, а лорд. Лорд Миура. Но и это не всё. У его величества девятьсот хатамото, некоторые имеют доход в пять или даже восемь тысяч коку, а у Вильяма Адамса, то есть Андзина Миуры, только двести, однако всякий придворный, в любом королевстве земли, знает: истинное значение определяется близостью к персоне владыки и, что еще важней, высочайшим расположением. Нет ни одного хатамото, с кем государь проводит столько времени. И кому так благоволит. А служба при этом легкая. Можно сказать, вообще не служба.

С первого до двадцатого числа каждого месяца положено неотлучно находиться в Сумпу, ибо во второй половине дня, когда у государя время досуга, могут вызвать в Замок. В эти часы, если нет чрезвычайных дел, его величество слушает пение гейш, или азартно сражается cо своей любимой наложницей госпожой О-Нацу в кáрута, или играет со своим любимым котом — или беседует со своим любимым «круглоглазым».

Господин Иэясу любит учиться новому и понимать непонятное. Пытливость — качество, присущее великим умам. Они любознательны, они никогда не насыщаются знанием. Всю осень его величество под руководством Вильяма постигал тайны западной математики. Освоил арабскую цифирь, увлеченно перемножал двухзначные, а затем и трехзначные числа столбиком, радовался, когда ответ получался верным. Но вчера, двадцать первого, государь, как обычно, отбыл в Эдо, к сыну, проверить, хорошо ли тот правит державой. Вернется в последний день месяца, а его круглоглазый учитель и собеседник, тоже как обычно, отправился к себе в Миуру, проведать семью и — если работы закончены — спустить на воду «Цубамэ».

Госпожа Суйрэн устроила прощальный ужин на веранде, что нависала над крошечным прудом, где росли лотосы («суйрэн» — это лотос, ее любимый цветок). Потом полакомила любовными изысками — она большая придумщица, настоящая художница постельного искусства. Утром, провожая Вильяма, передала подарок для его супруги: лаковую клеточку со сладкопевным сверчком. В дороге насекомое помалкивало, недовольное тряской, но Суйрэн пообещала, что в уютном темном закутке коороги будет заливаться каждую ночь, навевая приятные сны. Хорошо воспитанная наложница обязана чтить законную супругу, выказывать ей признательность. Жена искала для мужа «обогревательницу ложа» в лучших чайных домах столицы, заплатила хорошие деньги и не ошиблась в выборе. «Это мой долг — чтобы вы и в Сумпу были окружены заботой», — сказала жена, когда Вильям смутился и стал говорить, что ему не нужна наложница. Но японцы лучше разбираются в вопросах семейной гармонии.

Это у простолюдинов муж с женой, согласно поговорке, два колеса одной тележки. Им можно и нужно любить друг друга, ведь они с утра до вечера и с вечера до утра вместе. Но у воинского сословия принцип иной и поговорка тоже воинская: супруг — дзэнъэй, авангард, супруга — коэй, арьергард. Жизнь самурая — вечное служение и вечный бой. Вместо любви, которая размягчает, — взаимный долг и взаимное уважение. У каждого из супругов свои обязанности.

О-Юки из очень хорошей семьи. Идеальная жена самурая. Их отношения церемонны и, пожалуй, красивы. Откровенничать и лезть друг другу в душу не принято. Бог весть, о чем думает О-Юки, когда по вечерам играет на флейте, и ее взгляд затуманивается. Ночью они лежат рядом, иначе было бы неприлично перед слугами, но не касаются друг друга. Лишь в те нечастые вечера, когда его приезд из Сумпу