Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

Привставшего на ноги Яшу он вышиб за дверь, а когда тот попытался опять схватиться с ним, он поддал ему коленкой в живот. Яша привскочил, взвизгнул и мешком упал в угол предбанника. Дорофей Васильев проследил за полетом Яши, заметил, что упал он грудью прямо на острие тяжелой бабки. На мгновение в нем мелькнула мысль удержать Яшу, но он не успел этого сделать. Яша попробовал было встать, но не осилил поднять свое обвисшее тело. Из его раскрытого рта хлынула кровь, он захлебнулся ею, тоненько вскрикнул, и на глазах его появились слезы. Он перекривил рот, задвигал губами, словно хотел признаться в чем-то необычайно важном, попросить, может, прощенья и помощи, потом голова его, как у оглушенной коровы, упала набок. Он дрыгнул ногами и затих.

Дорофей Васильев сморкнулся, протер глаза. Мысль о том, что Яша уж никогда больше не встанет, как-то не укладывалась в отуманенном сознании. Он осклабился, подошел к Яше и потрогал за руку.

— Будя, чума! Иди отсюда! Яшка!

Рука Яши упала на земляной пол плетью. «Батюшки мои, он уж остывает!» И тут только одурманенный двухдневным пьянством мозг смог воспринять страшную мысль. Дорофей Васильев схватился за голову и ринулся в просвет двери.

— Вот он где, друг сердечный! А мы тебя… Триста возов!

Перед баней стоял Тугих. Огромный, обросший необъятной гнедой бородой, в ватном картузе и в поддевке, сбивающейся к плечам, Тугих рассыпал осколки веселого смешка, тянул к Дорофею Васильеву руку и обрадованно говорил:

— Что это ты, триста возов, как новорожденный? Аль от жары сюда, в затвор ушел?

Дорофей Васильев мгновенно согнал с лица недавнюю растерянность, разгладил бороду и тряхнул гостя за руку.

— От колготы спасаюсь.

Он подморгнул Тугих, тот понимающе кивнул бородой и мелко засмеялся.

— Кы-хы! Кы-хы! То-то гляжу я… Кы-хы-хы-хы! Провиянт-то у тебя на солнышко смотрит. Кы-хы! Ну, вылезай. Триста тебе возов!

И тут только заметил Дорофей Васильев черную рожу Цыгана. Он, попыхивая трубкой, обошел кругом предбанник, заглянул в плетневую дыру и потрогал кнутиком Яшу. В его узких глазках сверкнула догадка. Он выколотил о задник сапога трубку и подошел к Дорофею Васильеву.

— Певчий-то отпелся, а? Ловко ты его…

Раскрыв рот, Дорофей Васильев глядел в рябое лицо Цыгана и мелко перебирал между пальцами подол рубахи. Одно мгновение он готов был ринуться в темную бездну, но в глазах Цыгана еще раз пробежали светлые искорки. Дорофей Васильев догадался. Ляскнув зубом, он отрывисто рассмеялся.

— Не все же ему людей пугать. Да-да! Ну, идемте в избу.

И когда Тугих с Цыганом уселись в прохладе горницы за стол, Дорофей Васильев, успевший надернуть на себя штаны и поддевку, между хлопотами, урвал минутку, шепнул Марфе:

— Там… Яшка… тово. Прибрать надо.

Тугих обливался потом, вытирал красным платком лицо, шею и, не обращая внимания на растерянность хозяина, весело рассказывал:

— Мы нынче такой, брат, крючок сделали, верст на шестьдесят. Прямо сип отрясли в отделку. И везде удача! А, триста возов!

Цыган пыхал из трубки и потряхивал головой, одобряя Тугих.

— Лошадок таких покупили, сотельных, а все за пустые деньги. А уж ты… — Он грозил Цыгану толстым пальцем. — Уж ты, триста возов, и делец! Так мужиков крутит, прямо пикнуть им не дает. В зуб, под хвост глянет — и получай цену без торгов!

Дорофей Васильев старался вникнуть в смысл разговора, но это не удавалось. Перед ним неотходно стояла баня, Яшка, представлялось, как бабы поднимают его, собираются обмывать. Он крутил головой и некстати улыбался.

Приезд такого гостя в иное время много бы прибавил к гордости Дорофея Васильева: не кто-нибудь честь оказывает, а владелец шестисот десятин, хоть и мужик серый. Но сейчас присутствие Тугих не производило должного впечатления, даже хотелось, чтобы он поскорее уехал, и голос его, хриплый, идущий сквозь ожиревшее горло, и нескладная поговорка «триста возов» раздражали, сбивали с толку.

Когда испуганно-бледная Доня собрала на стол и сунула Дорофею Васильеву в руки граненый штоф, немного полегчало: рукам дана работа и говорить можно о близких пустяках.

Пил Тугих мелкими глотками, после затыкал нос коркой и морщился так, будто в живот ему попал яд.

— Уф! Триста возов! Кто ее пьет, тот сукин сын живой.

Зато Цыган пил молча, почти не закусывал, и в его редких взглядах улавливал Дорофей Васильев продолжение той мысли, что пришла ему на ум в дверях предбанника. «Продаст, некрещеная душа», — мелькало у него в мозгу, и по спине пробегала холодная волна.

— А мы к тебе по делам, старшина, — выговорил, наконец, Тугих. — Он по своему делу, а я по особому. Дела делали вместе и к дружку заехали сообща, триста возов. Верно, доброхот? — Он ткнул Цыгана толстым пальцем в бок и мелко раскатился смехом, радуясь неизвестно чему. — Ну вот. Ты послушай меня сперва. Есть тут, триста возов, один блудящий баринок, по прозванию Уюй. Так себе, кляповский. А землю ему бог дал дюже способную. Как раз у моего рубежа пятнадцать десятин. Так, триста возов, мужики разорили! Корябают эту дворянскую дарственную, а лошадей кормить ко мне. Мол, уговорить надо баринка, не продаст ли по согласию. Меня он, триста возов, пужается, язык теряет, а с тобой, мол, не сподручнее ли будет. Холсток милое дело. Вбирай в башку-то, учись у Тугого, триста ему возов! Девка, говорят, у тебя есть, может, за так придется. Тогда с тебя магарыч большой.

Он смеялся, тряс бородой, и по лицу его, багрово-пухлому, с чуть видимыми щелками глаз, трудно было понять: шутит он или говорит дело? Цыган, цыкнув сквозь зубы желтый шмоток слюны, подтвердил:

— Статное дело. У этого борова башка работает ходко.

— Верно? — Тугих заерзал на месте и закхакал смехом. — Триста возов, учуял меня? И угадал, золотая голова! Попал в тютельку. Голова моя на троих сделана, а один носит. Кхы-хы!

Дорофей Васильев отвечал им, пробовал приветливо улыбаться, но почти не понимал их разговора и не помнил своих ответов. Он все гадал над тем, что скажет ему на прощанье ставший вдруг таким чинным и немногословным Цыган.

Тугих поднялся из-за стола с шумом, будто сидел он не в гостях, а торговался на базаре с барышниками.

— Ну, ты подумай. Дело верное. И меня оповести. Да-да! Без всякого сумления заезжай. У меня, триста возов, всем дверь настежь. Я по-простому.

Дорофей Васильев помог гостю усесться в тележку, подал вожжи. Рыжий жеребец подхватил тарантас с места в рысь, колеса застучали по кочкам, и суконный картуз Тугих скрылся за еруновскими стройками. Цыган помахал кнутиком