Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
— Они намеревались ограбить вас? — спросил я.
— Не могу сказать, мистер Эдвард. Но я распоряжусь, чтобы на нынешнюю ночь все было заперто особо тщательно.
Извозчиков поблизости не было, и я решил прогуляться и поймать какой-никакой транспорт по дороге. Когда я добрался до Грейт-Камберленд-плейс, начался сильный дождь. Я уже был готов сесть в любой экипаж, проезжавший мимо, и сунул руку в карман. Там я обнаружил одии-единственный шестипенсовик.
Конечно, я мог бы заплатить извозчику после, добравшись до своей квартиры. Однако дождь вроде бы ослаб, и я предпочел погулять еще. У Молли в столовой было душно, весь день я провел в суде… Короче, захотелось подышать свежим воздухом.
Однако еще до того, как я добрался до Мраморной арки, хлынул нешуточный ливень. Я вошел в парк, потому что даже в феврале там можно хоть как-то укрыться под деревьями.
Я прошел мимо одного-двух торопливых пешеходов, но место было почти пустынным. Случайные фонари отбрасывали лишь пятна света во тьме, насыщенной каплями дождя, и мне пришло в голову, что эта странная часть великого города, где сошлись мрак и одиночество, находится так близко к людным улицам, потому что с дождем сюда пришел негустой туман. Мне было жаль бедняг, для которых это место стало их единственным домом. Один из них сидел на скамейке, мимо которой я прошел. Воротник его тонкого потрепанного пальто был поднят вверх, а жалкая старая фетровая шляпа опущена вниз, так что со стороны были видны лишь несколько квадратных дюймов его бледного лица. Пальцы его ног торчали из ботинок, и он, казалось, был погружен в отчаяние.
Я прошел мимо него, а затем повернул назад. Случайная благотворительность — легкая добыча для совести, и я, надо признаться, слишком часто предаюсь ей, попадаясь на удочку, заброшенную самим собой. Когда я подошел к человеку, он, похоже, напрягся, и его руки зашевелились в карманах.
— Поганая ночь, — сказал я. — Вот шесть пенсов. Возьмете?
С этими словами я протянул свою единственную монету.
Он поднял лицо, и я вздрогнул. Глаза, смотревшие на меня, не были глазами бездомного никудышного человека. Они были яркими, проницательными, в них чувствовались достоинство и авторитет, и они были молоды. Я почувствовал, что они увидели во мне больше, чем я в нем.
— Большое спасибо, — сказал он, взяв монету, и это был голос образованного человека. — Но, боюсь, мне нужно гораздо больше, чем шесть пенсов.
— Сколько же вам нужно? — спросил я.
Передо мной был явный оригинал.
— Если быть точным, пять миллионов фунтов.
Он, конечно, был сумасшедшим, но меня очаровал этот образчик рода человеческого.
— Пока ваш корабль не вернется домой, — торжественно промолвил я, — вам нужны крыша над головой и постель, Шесть пенсов — это все, что у меня есть. Но если вы последуете за мной туда, где я живу, я дам вам столько, сколько нужно заплатить за то, чтобы переночевать одну ночь. Думаю, я смогу найти для вас что-нибудь из старой одежды.
— Где вы живете? — спросил он.
— Здесь недалеко, на Даун-стрит. — И сообщил ему номер дома.
Казалось, он задумался, а затем бросил взгляд в обе стороны — в сумрак за дорогой. Быть может, то была моя фантазия, но мне почудилось, что я увидел, как что-то шевельнулось в темноте.
— Кто вы? — спросил он.
Я ужасно промок, но тем не менее подвергся допросу этого бездомного бродяги. Чудеса!
— Я юрист, — сказал я.
Он снова взглянул на меня, причем довольно пристально.
— У вас есть телефон? — спросил он.
Я кивнул.
— Хорошо, — сказал он. — Вы мне кажетесь добрым малым, и я поверю вам на слово. Я последую за вами… Только не оглядывайтесь, пожалуйста. Это важно… Я буду на Даун-стрит, как только вы… Marchons[97].
Звучит нелепо, но я сделал именно так, как мне было велено. Я никогда не оглядывался назад, но на звук шагов, если кто-то шел за мной следом, держал ухо востро. Мне показалось, я услышал эти шаги, но потом они стихли. Я свернул у парка Гросвенор-гейт и пошел по Парк-лейн. Когда я дошел до дома, где была моя квартира, я осмотрел улицу, но она была пуста; на ней не было ничего, кроме четырехколесного экипажа, который кого-то ждал. Но едва я повернулся, я увидел, что кто-то бежит в конце Хартфорд-стрит. Внезапно бежавший остановился, и я увидел, что это не тот человек, которого я оставил.
К моему удивлению, я обнаружил бродягу на площадке перед своей квартирой. Я хотел было сказать ему, чтобы он остался снаружи, но едва я открыл дверь, он прошел мимо меня и вошел. Мой слуга, который не оставался на ночь в квартире, оставил свет в маленькой прихожей.
— Заприте дверь, — сказал бродяга властным тоном. — Извините, что я здесь командую, но, уверяю вас, это важно.
Затем — здесь мне пришлось удивиться во второй раз — он скинул промокшее пальто и сбросил свои позорные ботинки. То были странные ботинки: со стороны они выглядели так, словно его пальцы торчали из них, но на самом деле совершенно целые, они были частью камуфляжа. Он предстал передо мной в нижнем белье, и я заметил, что оно из тончайшей ткани.
— А теперь ведите меня к вашему телефону, — сказал он.
Свобода, с какой он вел себя, стала меня раздражать.
— Кто вы такой, черт побери? — спросил я.
— Я президент Пелем, — с достоинством ответил он. — А вы?
— Я? О, я германский император!
Он засмеялся.
— Вы сами пригласили меня сюда, — сказал он. — Пригласили — терпите. — Затем он пристально взглянул на меня: — Послушайте, а ведь я раньше встречал вас. Вы Лейтен. Я видел, как вы играли у Лорда. В тот год я играл за Харроу под двенадцатым номером… А сейчас проведите меня к вашему телефону.
Было что-то в этом парне, что-то дерзкое, жизнерадостное и молодое, что остановило все протесты с моей стороны. Он мог быть президентом Пелемом, а мог и не быть, но никудышным бродягой он точно не был. Кроме того, в тот момент он показался мне необычно взволнованным, как будто то, что происходило в те минуты, было чрезвычайно
