История с продолжением - Патти Каллахан
В глазах у Клары мелькнула догадка:
– Мама. Брайан… Это был Брайан Дэвис?
– Да.
– Так получается, что вся его биография из разряда «зелен виноград»!
– Да. Но к сожалению, большая ее часть правдива. Я была в ужасе, узнав, что истории из моего прошлого опубликованы, но, быть может, это часть моего искупления.
– Ох! – воскликнула Клара. – Как много секретов остается еще не раскрыто…
Бронвин подумала, что гостям, вероятно, надоело сидеть и слушать ее, но все смотрели на нее, ожидая продолжения рассказа.
– Теперь перейду к тому месту, где закончилась моя жизнь, – сказала Бронвин.
Уехали пожарные машины, одна «скорая» увезла в больницу пострадавшего пожарного, а другая Клару, у которой были обожжены правое предплечье и запястье, и Бронвин, которая долго сидела рядом с дочерью, оплакивая причиненную ей боль, ненароком подслушала разговор в больничном коридоре.
После того как девочке сделали перевязку и поставили капельницу, Бронвин, держа Клару за здоровую руку, слушала, как полицейские и медперсонал обмениваются жестокими и больно ранящими ее словами: Арест. Халатность. Душевнобольная. Безответственная мать. Пожарный в тяжелом состоянии.
На следующий день Клару выписали, а Бронвин уже осознала истину: ей нужен план, как избавить мужа и дочь от опасности с ее стороны. Но при этом тюрьма или принудительное лечение для нее самой означали пребывание в комнате без окон.
В свои семнадцать, когда она жила с матерью в Бостоне и работала в газете, у нее произошла с Мартой яростная стычка. Воображение Бронвин, бывшее некогда предметом гордости для ее родителей, теперь превратилось в проблему. Мать пришла к выводу, что полет фантазии является симптомом опасной болезни и мешает выполнять нормальные повседневные обязанности. Марта подозревала дочь, часы напролет проводившую в одиночестве за сочинительством, в психических отклонениях.
Однажды поздним зимним вечером раздался стук в дверь. Вошли люди в белых халатах и увезли Бронвин на «скорой», выполняя распоряжение Марты. Она добивалась, чтобы дочь, как несовершеннолетнюю, положили в психиатрическое отделение Главной Массачусетской больницы и «подлечили».
И ее пытались лечить, поместив в комнату без окон и пичкая успокоительными и сеансами гипноза, отчего у нее мутился рассудок. Помещенная на строгий постельный режим с диагнозом «шизофрения», Бронвин жила в заточении в настоящей преисподней до тех пор, пока ее не отпустили за хорошее поведение.
На следующий после выписки день она уехала и никогда больше не разговаривала с матерью, хотя та долгие годы просила о встрече.
Все эти сведения есть в документах, любой полицейский в Блафтоне может их поднять, и тогда Бронвин обвинят в очередном психическом припадке. Когда Бронвин просыпалась посреди ночи, а это случалось с ней часто, ей снился всегда один и тот же кошмар: дни заточения, палаты без окон, препараты, от которых душа и тело утрачивали связь между собой совсем иным образом, нежели в ее историях. Ее плоть и кости помнили этот ужас, и страх был пусть иррациональным, но живым.
И вот, когда на следующий после пожара день приехали полицейские и стали задавать вопросы: «Что делали вы в тот момент? Почему оставили дочь без присмотра? Известно ли вам, что состояние пожарного критическое?» – Бронвин поняла, что ждет ее дальше. Перспектива не радовала.
Через три дня после выписки Клары из больницы Бронвин сбежала под покровом ночи на семейной моторной лодке «крис-крафт».
В сарае на заднем дворе она при помощи кухонных ножниц обрезала волосы, а потом бритвой мужа аккуратно удалила их остатки с черепа. Свои пышные пряди она отнесла на берег и бросила с причала в воду, представляя, как они послужат крачкам и пеликанам прекрасным материалом для гнезд. Перед тем как облачиться в старые брюки и фланелевую рубашку мужа, она туго стянула бинтами грудь. Будучи поклонницей мифов и легенд, перед отправкой в порт Саванны Бронвин выбрала для себя новое имя – Тристан, в честь ирландского героя, отправившегося в изгнание из-за великой любви к женщине, которой не мог обладать.
Имена несут в себе смысл, их нельзя выбирать походя, в точности как к созданию новых слов тоже нельзя относиться легкомысленно, ибо они обладают способностью материализоваться, превращаясь в заклинания и желания.
Бронвин старалась заставить других поверить, что свести счеты с жизнью ее побудило отчаяние, но на самом деле ею руководила любовь. Она убьет женщину, которой была, оставив лишь тело и душу. Прижимая к себе ранец, Бронвин направила лодку прочь от дома.
Она в точности знала, что делает. Это не побег в воображаемый мир и не несчастный случай. Она освобождает дочь и мужа. И в отчаянной попытке спастись убеждает себя, что спасает также их.
Мотор урчал и стонал, и она подумала о самой тяжкой из своих утрат. И выкрикнула во тьму имя дочери. Голос ее пронзил ночь. «Клара!»
Бронвин прибавила скорость и повела лодку в непроглядную тьму.
Клара являлась сердцем ее сердца, объектом ее восхищения, она была миракулюм ее жизни. Теперь девочке предстоит расти, опираясь на любовь отца, на омываемом приливами берегу, столь же древнем, как и время, и на знание факта, что мать любила ее достаточно сильно, чтобы уйти.
Бронвин покинула дочь во имя ее спасения, и, всякий раз повторяя имя Клары, она посылала волны любви в единственное место, где, как считала, ее всегда поймут и услышат: в те незримые места, где живет воображение, где отбивает ритм барабан ее внимания, где созданный ею персонаж Эмджи ждет новой истории.
Страх гнал ее вперед. Если получится добраться до Англии, там у нее есть друг, способный помочь. Человек, с которым она тесно дружила все те годы, пока он не вернулся в 1917 году в Англию к своей суженой и к семейному бизнесу. Человек, разделявший ее одержимость языком и эволюцией оного в мире. Человек, сказавший однажды: «Если у тебя возникнет в чем-нибудь нужда…»
Она никогда не забывала его доброту и его имя. Не исключено, что он откажет, но Бронвин твердо надеялась, что он откроет дверь.
Заря пылала в гавани Саванны, как тот пожар, что едва не похитил дочь, и Бронвин снова осенила горькая истина: она способна стать хорошей матерью не более, чем научиться летать как орел. И то и другое для нее недостижимо.
Оказавшись
