История с продолжением - Патти Каллахан
– Почему вы стали разными?
– Жизнь развела. Годы. – Он рассеянно вертел в руке барабанную палочку. – Про нашу семью даже в газетах писали в рубрике светской хроники. Говорят, что мы с Арчи стали отдельными воплощениями двух сторон отцовского характера: логической и мистической. Логос и миф. Может, мы и сами так считаем? Может, так и есть? Я не уверен. Однако Арчи всегда привлекал мир финансов и политики. Меня же тянуло к музыке и литературе. Даже так, не стоит упрощать. Мне нравится управлять финансовым отделом в компании, и я справляюсь со своей ролью, а в былые времена Арчи играл на пианино и читал те же приключенческие романы, что и я. Но по мере взросления наши дороги расходились. Мы выбрали разные университеты: я поступил в Оксфорд, а Арчи – в Кембридж. Но это не изменило ядра отношений между нами.
– Мне всегда хотелось иметь сестру. Или брата.
Чарли положил барабанную палочку на стол, как будто только сейчас вспомнил, что держит ее.
– А быть может, у меня есть сестра или брат, просто я не знаю об этом, – продолжила я. – Судьба моей матери – книга с чистыми страницами, и я заполняю их множеством историй, вот только все они написаны исчезающими чернилами. Если мама покончила с собой, как считает большинство, то стремилась избавиться от боли, и я сокрушаюсь о ней. Если сбежала, то она жестокая женщина, бросившая дочь и мужа. Как мне понять, оплакивать ее или злиться, если нет способа узнать правду?
– Мне кажется, вы выясните, что с ней случилось. Она не без причины оставила словарь, и, как мне кажется, не только ради того, чтобы перевести сиквел. Он для вас, и это означает, что в нем кроется нечто ценное.
– Но большая его часть утрачена, Чарли. Теперь это всего лишь куцый список. Я не смогу перевести продолжение книги и открыть, не спрятаны ли в нем какие-то секреты для меня. – Грусть птичьей стаей кружилась у меня в груди. – Мне не кажется, что она хотела помочь мне найти ее в этом мире. Думаю, она хотела, чтобы я обрела ее в языке. И этого довольно.
– Ах, Клара, – промолвил он, взял мою руку и сплел свои пальцы с моими.
Смех и разговоры в кухне стихли. Где-то за окном мерцал свет: это кто-то шел с фонарем к своему коттеджу.
– Может быть, споете еще? – попросила я.
Чарли поколебался, потом кивнул:
– Что-то конкретное?
– Я слишком мало знаю, чтобы заказывать. Выберите сами. Что-нибудь из вашего любимого.
Он взял барабан, встал передо мной и провел палочкой по натянутой коже.
Я не отводила взгляда от его губ, произносивших незнакомые слова, содержащие больше смысла, чем я могла понять. Почти на протяжении всей песни глаза его были закрыты, а руки словно жили своей, не зависящей от него жизнью.
Чарли закончил и снова сел, развернувшись ко мне. Потом стер слезу у меня со щеки.
– Это печальная песня, все верно.
– О чем она?
– О матери.
Он положил барабан на пол, а палочку на стол. Потом взял меня за руку и склонился. Последние разделяющие нас дюймы я преодолела сама, так как хотела этого поцелуя так, как не хотела прежде ничего. Его губы ожили, слившись с моими, и впервые за годы мое тело отозвалось на ласку. Пальцы Чарли скользнули в мои волосы.
Я растворилась в этом поцелуе, забыв, как оказалась здесь. Волнения минувших дней схлынули ниспадающим с утеса водопадом.
Как много времени прошло с тех пор, как я ощущала такое волнение, такое откровенное желание. Слишком много. И только теперь поняла, как сильно нуждалась в нем. Ждала каждый миг с той минуты, как Чарли появился у нас в квартире с барабаном в чехле.
Где-то закрылась дверь, и я вздрогнула, вернувшись к сознанию, кто я и где нахожусь, – что я мама Винни, живущая в доме, таящем секреты о моей матери. Я отстранилась от Чарли и закрыла лицо руками.
– Простите. Это было… Простите меня.
Он взял меня пальцем за подбородок и поднял мое лицо.
– Я мечтал об этом с того самого мига, как вы переступили порог моего дома.
Хлопнула дверь, послышался топот шагов, затем зов: «Мама!»
Я коснулась его щеки и выбежала из комнаты.
Глава 40
Клара
Озерный край, Англия
Наступило утро, и свет солнца наполнил комнату веселой безмятежностью, так не вязавшейся с волнующим трепетом у меня в груди.
Я села и заметила, что Винни нет в кровати. Я встала, приоткрыла дверь и услышала в числе прочих, доносящихся из коридора, и ее голос. Я наскоро помылась и собрала волосы в высокий хвост, разыскала на дне сумочки тушь и нанесла на ресницы. Я отдавала себе отчет, что переусердствую для завтрака, но мне предстояла встреча с Чарли Джеймсоном.
После того поцелуя меня приводило в смущение то, что он видит меня такой, какая я есть, – такая вот подростковая глупость. Я позабыла, что значит испытывать желание, стремление. И вот они вернулись, не в то время и не в том месте.
Да, я хотела того поцелуя, а быть может, хотела найти мать или получить ответы на свои вопросы, а поцелуй занял их место. Эмоции как-то спутались. Уход матери пробудил во мне такое острое одиночество, что долгие годы я пыталась утолить эту жажду средствами, неспособными мне помочь. Включая не того мужчину.
Я приложила руку к груди, внутри которой роем пчел гудело желание.
Вчера я оставила Чарли сидеть на софе в комнате со свечами, оплывающими на латунные блюдечки, понятия не имея, каковы его чувства в отношении нас.
Я открыла дверь спальни, спустилась в столовую и застала их там: Чарли, его мать и Винни сидели за столом и смеялись. Чарли держал выпуск «Лондон таймс», пестревший заголовками: «Телевизионная трансляция коронации» и «Пять человек погибло в беспорядках в Касабланке». Шрифтом поменьше, как будто это не относилось к событию, изменившему нашу жизнь, значилось: «Лондон парализован смогом».
Все воззрились на меня.
– Доброе утро, – первым заговорил Чарли, и, вероятно, это показалось, но в его фразе мне послышался вопрос: «Доброе ли утро?»
Миссис Джеймсон сидела, положив руки на колени. На столе стояли приборы, но завтрак еще не подали. Она кашлянула, прочищая горло.
– Клара, должна
