История с продолжением - Патти Каллахан
Тут царило спокойное величие.
Возможно ли, чтобы мама оставила нас ради роскоши и благополучия, ради позолоченных рам, витых лестниц и красивых мужчин, носящих титул «лорд»?
Мы с Винни вошли и сняли пальто, которые Чарли принял у нас.
– Проходите. Выпейте по чашечке чая. На улице настоящий гороховый суп.
Винни оглядывалась по сторонам круглыми глазами, блики от люстры прыгали на линзах ее очков.
– Я думала, что людям не разрешают жить в музеях.
Звонкий смех Чарли раскатился по холлу.
– Здесь не музей. Это дом.
– Ваш дом? – Винни всплеснула руками.
– Да. Моих родителей.
– Ну и ну! – Она закрыла ладошкой рот, как будто сказала или опасалась сказать лишнее.
– Давайте осмотрим музейные экспонаты, – заявил Чарли шутливо, отчего Винни захихикала.
Мы последовали за ним через арку в коридор и далее направо в гостиную. Сквозь высокие окна со шторами из синего камчатного полотна лился свет; благодаря пелене тумана на улице создавалось ощущение, что время и место находятся здесь в каком-то ином измерении. В кирпичном камине, достаточно большом, чтобы Винни могла войти в него, потрескивали дрова, плюясь в трубу искрами. Пламя лизало кладку, высокая кучка серого пепла скопилась под поленьями. Полка над камином была из резного дуба, над ней висел портрет пожилого мужчины, с величавым достоинством восседавшего в большом кресле.
Сердце с перебоями застучало под голубым кашемировым свитером, купленным мной специально для поездки. Будет в моем стиле проехать полмира и лишиться сознания перед симпатичным англичанином, у которого бумаги моей матери.
– Устраивайтесь поудобнее, – пригласил Чарли. – Я уберу ваши пальто и попрошу Мойру подать чай.
– Спасибо огромное. Мы… – Я тронула Винни за плечо, – так вам благодарны. – Я замялась. Хотя мне хотелось как можно скорее добраться до ранца, узнать то, что не давало мне покоя вот уже двадцать пять лет, но еще мне хотелось побыть в этом уютном доме. – Какое наслаждение оказаться здесь после путешествия.
– Я рад, что вы обе приехали. Вам следует хорошенько согреться с дороги.
Он вышел под предлогом распоряжений насчет чая, а мы с Винни уселись на обитый изумрудно-зеленым бархатом диван. Она прильнула ко мне. Где-то за окнами шумел скрытый туманом Сент-Джеймс-парк, очертания голых деревьев расплывались, а чугунные скамьи казались скорее образами, чем предметами.
Мы с Винни переглянулись и вскинули брови, как бы говоря друг другу: «Можешь в это поверить?» В этот миг в гостиную влетела женщина с серебряным подносом, уставленным фарфоровыми с золотой каймой чайными чашками, чайником под зеленым стеганым чехлом и тарелкой со сконами. По краям подноса располагались серебряные судочки с топлеными сливками и малиновым вареньем. Дополнял набор молочник с такой шапкой пены, что мне подумалось, не взбитое ли там молоко.
– Привет! – произнесла она так бодро, что у меня возникло ощущение, будто щенок запрыгал по комнате. Женщина поставила поднос и широко улыбнулась. – Как путешествие? Устали? Желаете еще что-нибудь? Вам чай нравится со сливками и с сахаром или без всего? Вы обе такие милые.
Все эти фразы произносились ею без пауз.
– Наше путешествие было долгим и приятным. Мы не чувствуем усталости… пока. И обе любим сливки, – сообщила я ей с ласковой улыбкой.
– И сахар, – добавила Винни.
Мойра собралась разливать чай, но я вскинула руку.
– Мы сами справимся. Прошу, не утруждайтесь.
Женщина подняла на меня глаза. Она была розовощекая, с темно-карими глазами, в тон волосам, которые были собраны на затылке под кружевной чепчик. Молодая, еще нет тридцати, наверное. Ее униформа была выглажена так, что я представила себе, как она каждое утро старательно водит утюгом, стараясь впечатлить своего нанимателя. Она улыбнулась и выпорхнула из комнаты.
Я разлила чай, добавила сливки и сахар и подала Винни булочку на хрупкой фарфоровой тарелке.
– Будь осторожна.
Дочка откусила немного и застонала с преувеличенным восторгом:
– Мамочка, вкуснее выпечки я не пробовала!
– Эта булочка называется скон. И со взбитыми сливками она понравится тебе еще больше.
Винни плюхнула на скону ложку с верхом.
– А можно мне чаю? – спросила она с набитым ртом.
– Боюсь, от кофеина ты слишком возбудишься. Придется тебе обойтись.
Вынужденная довольствоваться только выпечкой, дочка откинулась на спинку дивана и вытянула руку.
– Мне кажется, это другой мистер Джеймсон. Тот, который умер, – прошептала она.
Я посмотрела на портрет мужчины в красивом резном кресле, которого вполне можно было бы принять за Чарли, будь тот постарше. Рядом сидел коричневый с белыми пятнами спаниель; ладонь мужчины лежала на голове собаки. На губах его играла легкая улыбка, и мне не составило труда представить, как он звучным голосом произносит: «Привет!»
– Как думаешь, сколько людей здесь живет? – спросила у меня Винни.
– Сейчас только один, – произнес Чарли, вернувшийся в комнату. – Моя мама. И то не часто.
С правой его руки свисал ранец, и Чарли поставил его на лакированный журнальный столик, сдвинув в сторону громоздкие атласы и книги по искусству.
Вот предмет, всю твою жизнь заключавший в себе мистическое свойство; тот самый, вокруг которого вращалось все. Потертая кожаная сумка с застежкой в виде орла. Застежка не мерцала, из ее середины не лилось золотистое сияние и не слышался голос, нашептывающий: «Тут ты обрящешь то, что искала».
Винни встала и подошла к журнальному столику. Положила на ранец руку, потом опустилась перед ним на колени.
– Он настоящий, – проговорила она.
– Да, – сказал Чарли, нарушая молчание. – Очень даже настоящий.
Винни отстегнула застежку, набрала в грудь воздуха, подняла клапан, и тот упал, перекинувшись на другую сторону. Внутри виднелись зеленая шелковая подкладка и кипа бумаг. Сомнений не осталось – это был тот самый ранец, который мать вынесла через черный ход нашего дома двадцать пять лет назад. Тот самый, который она положила в моторную лодку посреди ночи. Именно тот, который разыскивали все энтузиасты от литературы.
– Мама, – промолвила Винни, – мне страшно трогать бумаги.
– Присядь. – Я похлопала рукой по месту рядом с собой на диване. – Я их вытащу.
Я бережно взяла ранец, поставила на колени и заглянула внутрь в поисках запечатанного конверта, описанного Чарли по телефону. У меня перехватило дух, когда я увидела свое имя, написанное наклонным почерком, который я узнала бы изо всех.
Я достала конверт и положила его к себе в сумочку, отделив от остальных бумаг. Мне потребовалось все усилие воли, чтобы не вскрыть конверт сразу же, но прочесть письмо матери я должна была в одиночестве.
Я извлекла бумаги и отложила ранец, чтобы положить кипу на колени. Она была высотой дюйма три, состояла из разных сортов бумаги,
