Поцелуи на хлебе - Альмудена Грандес
Марта думала об этом сотни раз, но всегда считала, что она на такое не способна. И все же в тот день она поняла, что сделает это, потому что он вернется поздно, пьяный, потому что лето и Фелипе на весь июль уехал к ее родителям в домик в горах, потому что если она наденет узорчатое платье на лямках, он легко примет его за ночную рубашку, потому что ей нужно будет лишь выйти из комнаты и надеть шлепанцы, чтобы выбежать на улицу, потому что ей нужно это сделать, потому что она так больше не может, потому что ей нужно уйти, потому что она решила уйти… И ушла.
Она спрятала сандалии под диваном, а рядом – записку, в которой говорилось, что она подала заявление в полицию и ему не стоит ее преследовать. Записку она оставила на кухонном столе, надеясь, что мужу не удастся выйти на шелтер, в котором она планировала жить первое время, пока полиция не нанесет ему визит. Выйдя из полицейского участка, она сложила самое необходимое в чемодан и перевезла в свою новую квартиру на противоположном конце города. Дом показался ей маленьким и грустным, как и женщины, которые там жили. После знакомства с ними мысль о том, чтобы уехать из своей квартиры в лучшей части Викальваро, из квартиры, которая стоила ей столько денег и труда и была такая хорошенькая, такая радостная и современная, показалась ей еще более печальной, но решения своего она не изменила. Думала, дальше будет проще, но ошибалась.
В последний момент, уже взявшись за ручку двери, она обернулась и оглядела дом, который оставляла позади, – мебель, которую так любовно выбирала, фотографии сына, чудовищный портрет, который Фелипе нарисовал ей в подарок несколько месяцев назад, на День матери, и который висел теперь в рамке в прихожей, свадебную фотографию, снимки из их путешествий, статуэтку с Корфу, шкатулку из керамики и металла, купленную в марокканской деревушке, стеклянный шар, в котором над Эйфелевой башней кружился снег…
На секунду ей показалось, что она отрекается от собственной жизни, от всей своей жизни – воспоминаний, увлечений и маленьких радостей. Быть может, у нее никогда больше не будет такого дома, быть может, никогда ей больше не видать счастья и до конца дней ее ждет лишь одиночество. Еще чуть-чуть – и она развернулась бы и пошла назад, беззвучно плача, и легла бы в постель, и уснула бы, чтоб наутро проснуться и дальше жить своей жизнью, в которой каждый день, проснувшись, она хотела лишь одного: умереть.
Тут по щекам ее потекли слезы – тихие, робкие, и она машинально подняла руку, чтобы стереть их с лица.
Боль оказалась так сильна, что на глазах у нее выступили новые слезы, и всхлип смешался со скрипом двери.
Не успев понять, что происходит, она оказалась на улице.
Вот правда о жизни Марты.
C тех пор как грянул кризис, декабрь стал любимым месяцем Паскуаля. До его начала еще пять дней, но в ежедневнике Паскуаля уже закончилось свободное место.
– Извини, Роке, сейчас ведь ни у кого нет денег, поэтому празднуют не в ресторанах, а в барах… Да, по вечерам у нас совсем плотно, есть всего два свободных, восьмого и пятнадцатого.
– Да ты издеваешься, что ли? Это ж понедельники, – возмущается агент страховой компании, которая еще в прошлом году проводила корпоративный ужин в ресторане в районе Саламанка.
– Да, понедельники, но что ж поделать, других дат у меня нет. У нас ведь зал маленький, влезает только одна группа за вечер. Мне и самому ужасно жаль…
Паскуаль листает ежедневник, и вдруг ему приходит одна идея.
– Слушай, а что, если вам устроить не ужин, а обед? Днем у нас со временем попроще.
– Ну не знаю, нам же потом еще работать. Сам понимаешь – все поедят, выпьют, а потом…
В этот момент Паскуаль, хоть и по-прежнему держит трубку возле уха, разом перестает его слышать.
– …а потом садиться в машину и ехать по клиентам? Как-то это не очень. Может, тогда лучше все-таки ужин в понедельник, хотя…
На экране телевизора Хуан Франсиско Гонсалес перед целой тучей камер и микрофонов заявляет, что не будет делать никаких заявлений, но решительно отвергает все обвинения, заверяет всех в собственной невиновности и требует признания своей безупречной предпринимательской репутации.
– …я тут подумал. А если седьмого, в воскресенье? Восьмого-то выходной, так еще лучше выходит. А, нет, погоди, не выходит, все разъедутся на долгие выходные…
– Черт побери! – наконец выкрикивает Паскуаль.
– Чего? – но он не слышит, о чем спрашивает Роке.
Паскуаль познакомился с Хуаном Франсиско Гонсалесом субботним вечером больше двадцати лет назад, и тот ему с самого начала не понравился. Прощаясь с Мари, уже на пороге, Паскуаль спросил: «А что там с парнем твоей сестры, почему у него два имени, а не одно, как у всех добрых людей?» Мари посмотрела на него неодобрительно. «А мне откуда знать, ну два имени – значит, два. Он вообще-то из очень хорошей семьи».
– Чего ты там говоришь, Паскуаль, чего ругаешься? – Роке слегка раздражен.
– Прости, Роке, это я не тебе. Ты подумай, обсуди с коллегами, а потом…
– Да нет, я же тебе сказал уже, ты слушаешь вообще? Давай пятнадцатого, в девять вечера.
– Хорошо, – Паскуаль делает пометку в ежедневнике. – Значит, пятнадцатого, записал, не волнуйся. Будут закуски в стол, основное блюдо на выбор – мясо или рыба…
Если б решал он, они бы виделись раз пять в год, в сочельник и на дни рождения детей, но Мари обожает ездить к ним в гости, и ужинать вместе в ресторанах, и гостить каждое лето по несколько дней в их доме на Коста-дель-Соль. Эти ее привычки, повод для множества ссор, несколько раз чуть не разрушили ее собственный брак. Так случается примерно каждое лето.
Паскуаль очень любит жену, она для него хороша как изнутри, так и снаружи. Конечно, с годами она поправилась, и все же Мари до сих пор кажется ему красавицей, а еще она веселая, остроумная, преданная и нежная, но она не совершенство, конечно же, никто ведь не совершенство. К несчастью для Паскуаля, главный недостаток Мари – это ее зять. Она хохочет над его шутками, слепо восхищается им, не видя, какой он заносчивый и самодовольный, и постоянно молча сравнивает мужа с ним, а себя – с сестрой, которую всю жизнь звали Марибель, пока этот кретин не решил, что Мария Исабель звучит гораздо изысканнее.
Паскуаль – достойный человек, он пашет как бык у себя в баре, работает с утра до ночи, от завтрака до ужина. Сейчас он бы сам себя за это отлупил, но в юности учиться ему было неохота, однако, открыв бар, он сумел выбиться в люди, обеспечивает семью, оплачивает детям учебу, погасил все долги и даже сумел кое-что скопить. До кризиса он надеялся вложить свои накопления в покупку домика на пляже – конечно, попроще, чем у свояка, и от моря подальше, и с садом поменьше, обычный домик, чтобы удовлетворить самое давнее из пока не сбывшихся желаний его жены. Но в итоге не получилось. Не время было покупать домики на лето. Сбережения позволили ему пережить тяжелые времена, никого не увольняя, не удлиняя смен и не урезая зарплат. Повысить зарплаты он, конечно, не сумел, но сотрудники и так были ему благодарны.
Как многие испанцы, Паскуаль приспособился к кризису: закупает ровно столько продуктов, сколько нужно, без запаса, выставляет в витрину ровно столько закусок, сколько сможет продать, и лелеет своих клиентов. Дела у него идут неплохо. Положив наконец трубку и подняв глаза на телевизор, он думает, что, вообще-то, дела его идут весьма неплохо, но тут в бар вбегает Мари с лицом, искаженным тревогой.
– Ты уже знаешь?
– Нет, я разговаривал по телефону…
– Ему предъявили обвинение… – произнеся эти слова, она немного наклоняется вперед, будто они прожгли
