Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Речь пойдет о процессе по делу султана Каипгали Ишимова (1789–1857) – весьма знатного, влиятельного и амбициозного представителя казахской правящей элиты. Его имя не относится к числу наиболее известных казахских правителей первой половины XIX в., и исследователи, как правило, упоминают его либо в связи с движением Исатая Тайманова и Махамбета Утемисова в Букеевской Орде, либо в связи с борьбой оренбургских властей против экспансии Хивинского ханства в казахском Младшем жузе (см., например: [Мейер, 1865, с. 47, 53; Шахматов, 1946]). Из работ, непосредственно посвященных Каипгали, нам известны, пожалуй, только две: краткий биографический очерк И.В. Ерофеевой и статья Г.Б. Избасаровой [Ерофеева, 2003, с. 141–143; Избасарова, 2020].
Между тем Каипгали, несомненно, заслуживает куда более пристального внимания исследователей, хотя бы в силу своего происхождения. А вышеупомянутые события его жизни, которые в большей степени привлекают внимание исследователей, на наш взгляд, во многом были обусловлены именно тем судебным процессом, который мы намерены проанализировать ниже.
Будучи правнуком Абулхаира, хана Младшего жуза (1710–1748), первым принявшего российское подданство в 1731 г., внуком хана Ирали (1791–1794) и сыном хана Ишима (1795–1797) [Ерофеева, 2003, с. 141], он, таким образом, принадлежал к той ветви казахских Чингисидов, которые пользовались наибольшим покровительством со стороны российских властей. Не случайно в 1824 г. он был приглашен на торжественный обед к оренбургскому военному губернатору П.К. Эссену, а в 1826 г. присутствовал на коронации императора Николая I [Избасарова, 2020, с. 2386].
Кроме того, он имел владения во Внутренней Орде (Букеевском ханстве) – автономном казахском владении в пределах Астраханской губернии, которое представляло особый интерес для имперской администрации и, соответственно, пользовалось с ее стороны поддержкой. Правители Орды обладали разного рода привилегиями, которых не было у других казахских султанов. Достаточно сказать, что ко времени анализируемых событий и в Среднем, и в Младшем жузах имперские власти ликвидировали институт ханской власти, тогда как во Внутренней Орде продолжал править хан Джангир Букеев (1824–1845), приходившийся Каипгали троюродным братом, и вопрос о лишении его ханского титула не поднимался.
Происходя из того же рода, сам Каипгали также имел претензии на ханский титул, и ему совершенно не хотелось подчиняться троюродному брату, который к тому же был намного моложе его. Неудивительно, что Каипгали уже в первые годы правления Джангира вступил в скрытую конфронтацию с ханом, собирая вокруг себя всех недовольных его правлением, пророссийской ориентацией, преобразованиями с урезанием власти султанов Чингисидов и родо-племенной элиты и все увеличивавшимся налоговым бременем. Не видя перспектив для себя во Внутренней Орде, Каипгали намеревался покинуть ее со своими приверженцами и перекочевать в Младший жуз, который находился под российским контролем в гораздо меньшей степени, чем Букеевское ханство.
Однако Джангир знал о позиции своего родственника, имел в его окружении осведомителей и добился того, что в феврале 1828 г. Каипгали был первый раз арестован и предстал перед Оренбургской пограничной комиссией по обвинению в организации беспорядков во Внутренней Орде, что сам арестованный настойчиво отрицал. Следствие длилось около восьми месяцев, после чего сам Джангир обратился к оренбургским властям с ходатайством об освобождении своего троюродного брата, чтобы взять его на поруки и «смотреть за его поведением» [История…, 2002, № 339, с. 453, 454; № 342, с. 458; № 392, с. 510].
О причинах столь противоречивого поведения Джангира можно только догадываться. С одной стороны, логично предположить, что он стремился замять дело, поскольку еще до ареста Каипгали получил предписание от оренбургского военного губернатора П.К. Эссена «принять со своей стороны деятельные меры» в связи с готовящейся перекочевкой его недовольных подданных в Младший жуз, однако не преуспел в этом и был вынужден обратиться за содействием к Оренбургской пограничной комиссии. С другой стороны, вероятно, он мог расссчитывать на то, что Каипгали, проведший столько времени под арестом, будет благодарен ему за освобождение и эта лояльность позволит ему повысить свой авторитет хана.
Как бы то ни было, надежды Джангира не оправдались, к тому же он вновь не выполнил принятых на себя обязанностей по надзору за Каипгали. Ходатайствуя о его освобождении, хан обещал держать его при своем дворе, однако вскоре его родич под предлогом болезни жены отпросился в собственные кочевья, на что хан дал разрешение, поручив присматривать за ним своему дяде Чуке Нуралиеву, который, по-видимому, тоже был склонен манкировать своими обязанностями.
Предоставленный самому себе, Каипгали вновь начал собирать вокруг себя недовольных и заново организовывать перекочевку их за Урал, в пределы Младшего жуза. Он использовал свое вынужденное пребывание в Оренбурге в собственных интересах, заявляя, что узнал там «важную тайну правительства» – намерение властей брать казахов Внутренней Орды в рекруты, чего раньше никогда не было. Вместе с тем султан заявлял, что у него имеется договоренность (причем в письменном виде) с атаманом уральских казаков Д.М. Бородиным о том, что тот беспрепятственно пропустит их через земли казачьего войска, а его подчиненные будут вооружены ружьями «без пуль» и пиками «тупыми или вовсе без железок». Тех, кто колебался и не желал перекочевывать, Каипгали старался склонить на свою сторону с помощью либо убеждений, либо угроз, либо даже откровенного грабежа их имущества и скота.
В начале марта Каипгали, несколько султанов и старшин во главе 674 кибиток двинулись в направлении Младшего жуза. Их, как и ожидалось, встретили казаки под командованием атамана Бородина, который, вызвав к себе Каипгали с двумя старшинами на переговоры, постарался убедить его вернуться в пределы Внутренней Орды, не оказывая сопротивления. Каипгали вернулся к своим приверженцам, однако, по-видимому, что-то пошло не так, и когда он вновь прибыл на встречу с казачьим атаманом, тот решил задержать его. Арест предводителя вызвал растерянность у сторонников султана: большинство их рассеялось и вернулось на прежние места кочевок, не оказывая сопротивления, за исключением небольшой стычки нескольких десятков казахов с одним из казачьих отрядов [Рязанов, 1926, с. 227–233].
Это произошло 5 марта 1829 г., а уже на следующий день Д.М. Бородин представил рапорт начальнику штаба Оренбургского военного корпуса Г.П. Веселицкому, в котором изложил обстоятельства ареста Каипгали Ишимова [История…, 2002, № 356, с. 472]. Еще через два дня, 8 марта, в Горскую крепость (неподалеку от Уральска), где содержался арестованный, прибыл сам председатель Оренбургской пограничной комиссии Г.Ф. Генс, который провел первый допрос задержанного. Собственно, с этого момента мы и начинаем анализ процессуальных действий в
