Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
— Ребята с работы.
Но больше всего здесь было Асира. Непривычные выражения — зеркала лгут, в зеркале не увидишь себя так, как видят другие. Вот он смеется, вот — говорит что-то презрительное или гневное, а здесь — смотрит с веселым, искренним любопытством. Ест плов, облизывая пальцы. На нескольких листах черты были едва намечены, зато взгляд — обжигал. Были рисунки, где он с Адамасом, и отдельно Адамас. Исхири — много Исхири, и Асир невольно улыбнулся, рассматривая морду молодого анкара: чем-то неуловимым тот походил на Лин, раньше он этого не замечал, а сейчас — удивился, как мог не видеть очевидного.
Кое-где рисунки перемежались короткими записями — фраза, две, иногда и вовсе два-три слова. Последняя заставила поднять взгляд и пристально всмотреться в глаза так и сидевшей на коленях Лин. «Пошла бы я через пустыню за надеждой?»
— Ты хорошо рисуешь, — сказал Асир. — Очень хорошо. Если захочешь, покажи Лалии, ей будет приятно.
Он вернул блокнот и поднялся. Общение анх с цветущим жасмином или с книгами — куда их там отправил Ладуш? — затянулось.
— Идем, отведу тебя в подземелье, и возьми что-нибудь, по ночам там прохладно.
Лин сдернула с кровати одеяло, свернула и, шагнув к Асиру, тихо сказала:
— Я готова.
Глава 22
Лязгнул засов, и Лин обняла темнота. Что-то разглядеть, вернее даже — угадать можно было лишь у самой двери, куда проникало немного тусклого света из коридора. Здесь стояло ведро с крышкой — в одном углу, а в другом — крохотный, не больше табуретки, столик, на котором едва помещались кувшин с водой, глиняная кружка и пустая сейчас миска.
Лин вздохнула, невольно принюхиваясь, вслушиваясь, подключая все доступные чувства, кроме зрения. Тихо. Пахнет пылью, камнем и металлом. Спокойно. Безопасно.
Она даже засмеялась от этого ощущения: в карцере — и безопасно; но тут же затихла, потому что разбивший глухую тишину смех звучал странно, почти жутко. Это место требовало безмолвия. Звукоизоляция здесь была отличной — специально, наверное, так делали, чтобы крики и вой из карцера не тревожили нижних… и наоборот.
Нижние. Тоже анхи, нижний гарем, как пренебрежительно отзывались о них в серале. Пренебрежительно и одновременно с глухим, затаенным страхом. Оказаться внизу — участь тех, кто разгневал владыку, перестал отвечать его запросам и запросам приближенных, тех, кто просто не дотягивал ни красотой, ни сложением до анх сераля. Внизу мог оказаться кто угодно. Пользовалась ими в основном дворцовая стража, и кродахи, и клибы — те клибы, конечно, которым было дело до плотских утех. Лин слышала, что у них есть своя часть сада, туда выводит вторая, закрытая для остальных лестница из подземелья, слышала, что не так уж плохо там живется, но, конечно, не так, как наверху. И владыка туда не спускается никогда.
Нижние были пугалом, ночным кошмаром, но им было далеко, ой как далеко до анх из казарм. Век тех был коротким и пугающим. Там не было ограничений и запретов, и если уж кродахам разрешалось взять себе анху, они использовали разрешение по полной, столько, сколько хотели и так, как хотели. Оказаться в казармах значило подписать себе смертный приговор. Надеяться можно было только на удачу — что сжалится или заинтересуется кто-то из рядовых, возьмет себе, поставит метку или хотя бы придержит остальных, оставив анху в личное пользование. Если очень-очень повезет.
Неудивительно, что Нарима так перепугалась.
Да что там, Лин и сама готова была упасть на колени и умолять, стоило представить, что отправят в казармы. Что угодно, любое другое наказание, лишь бы не к кродахам, которым плевать, кто она и чего боится. Хотя она ведь и не знает, какие здесь еще бывают наказания. Есть ли вообще уголовный, гражданский и семейный кодекс. Но для анх сераля, похоже, единственный закон — воля владыки, и к Лин владыка был сегодня добр.
Лин обошла камеру, ведя рукой по стене: гладкий, хорошо обработанный камень, никакой влаги, мокриц и плесени, ну да, здесь же не Утес, откуда взяться незапланированной сырости? В одну из стен вделаны металлические кольца — для цепей? Если и так, цепи, видимо, приносили для каждого требующего того случая.
Ни лежанки, ни хотя бы соломы или дерюги на полу. Лин представила Нариму в такой же камере где-то по соседству и впервые почувствовала жалость. Сама она была почти довольна: тишина и запертая дверь искупали все неудобства, а взятого с собой одеяла хватит для комфортной ночевки.
Она накинула одеяло на плечи и села, прислонившись к стене. До ночи еще долго. Даже до ужина, а обед, кажется, пропустила за дракой. Лин поморщилась: вспоминать собственный срыв было стыдно и неприятно. Особенно после рассказа владыки. Вот что бывает, когда даешь своему внутреннему зверю слишком много власти. Но соблюдать равновесие пока получалось плохо. Контролировать, держать на жестком поводке и в наморднике — легко, но так никогда не получится договориться, а договориться Лин хотела. Правда — хотела.
Владыка был мудр, хоть и умел хлестнуть словом наотмашь. Адамас тоже был по-своему мудр, а Исхири помогал уже тем, что был рядом. Так что… Если не душой и сердцем, то хотя бы разумом Лин уже приняла своего зверя, и теперь пыталась его понять. Понять — это было сложнее, чем просто смириться с его существованием. Лин думала, у нее есть еще время для этого, как минимум до первой течки. Оказалось — нет. Зверь поднимал голову и заявлял права на собственное мнение. Он не умел и не считал нужным сдерживаться. В ответ на агрессию или нарушение личных границ рвался вцепиться в глотку. Сам определял равных, сильных и слабейших, опасных и жалких. Лин не всегда была с ним согласна, но повлиять на его оценку никак не могла, только принять к сведению.
А сегодня⁈ Лин ясно, очень ясно ощутила, как ее зверь всей своею сутью потянулся к владыке. А тот — почувствовал. Стыдно. И как раз после его рассказа…
«Приручи его, — вспомнила Лин. — Он ждет этого всю жизнь, он скучает. Он не умеет жить вообще, а ты не умеешь жить с ним».
— Да, вы правы, владыка, не умею, и это делает мне больно, — прошептала она.
