Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
— Она не сказала бы! Она никогда ничего не рассказывает! Я не хотела, владыка, я не…
— Врешь, — Нарима дернулась, будто ее хлестнули плетью, и еще крепче сжала руки. — Ты хотела напиться запрещенного эликсира, ты хотела рыться в вещах другой анхи, ты хотела…
— Владыка!
— Сейчас ты встанешь и пойдешь к Ладушу. Сама пойдешь. Выпьешь чаю с успокаивающими травами и скажешь, что я велел отвести тебя в карцер до утра. Там ты подумаешь, и я верю, Нарима, — поймешь, что сделала не так. И больше никогда не повторишь ошибок. На твоем счету их уже две. Ты ведь понимаешь, что это значит?
Нарима запрокинула голову. Взгляд у нее плыл, зрачки ширились от восторга и возбуждения. Она расцепила руки, поднялась, пошатываясь, будто пьяная. Сказала тихо и благоговейно:
— Я все сделаю, владыка. Мне так страшно. Не отсылайте меня к нижним, пожалуйста.
— Если ты однажды попадешь к нижним или в казармы, это будет только твоя вина, Нарима.
— Да, владыка. Да. Я знаю.
Она вышла из комнаты, одурманенная запахом, успокоенная и почти счастливая. Асир, хмурясь, потер лоб, взял с кресла подушку, кинул на пол, уселся на нее и только тогда посмотрел на Лин. Сказал, стараясь выглядеть серьезным:
— Ну что, любительница драк и несостоявшаяся убийца. Рассказывай.
Лин запрокинула голову, прижавшись к стене затылком. Медленно вздохнула, несколько раз сжала и разжала кулаки.
— Еще немного, и я правда могла убить. Спасибо, оттащили. Тварь ревнивая. Знали бы вы, как мне здесь не хватает двери и крепкого запора на ней. Шоу «напоказ», чтоб его наискось и поперек! — Поморщилась: — Плевать на вещи, владыка. Она права, у меня нет ничего своего, а ваш подарок не здесь. Но она лапала то… — Лин запнулась и вдруг покраснела, вся, от ушей до ключиц над плотным белым лифом и до голой полоски живота между лифом и поясом. — То, что не для ее лап.
Асир приподнял брови. Лин никогда не злоупотребляла ни трущобными словечками, ни подзаборной бранью, и с Даром не общалась, чтобы набраться у него. Непонятно, откуда вдруг такое вылезло. Хотя… Не о том стоило сейчас думать. Потом — возможно.
— Ты правда убила бы ту, кто как ребенок перед тобой? Кто беззащитен и не сможет ответить ничем, кроме крика и ногтей? Ты убила бы такую, старший агент Линтариена?
Лицо Лин исказилось, она всхлипнула и съехала по стене на пол. Села, прижав колени к груди, и только тогда ответила, вскинув на Асира больной взгляд.
— Со мной что-то не то творится. Чтоб я когда прежде… По морде дать за такое — это святое, без вопросов. Припугнуть, пообещать в другой раз руку сломать, и никакого другого раза не будет с гарантией. Не понимаю, что меня накрыло. Надышалась каких-то выхлопов, чтоб их! Полсераля истеричек, и я туда же, как будто они заразные. — Она сжала кулаки — костяшки побелели, остатки злости ушли из запаха, сменившись острой, мучительной виной и страхом. — Я вот думаю, вдруг это… ну, оно? Гормональный взрыв, все такое? Вдруг дальше хуже будет? Видала я анх с поехавшей крышей, бездна упаси.
— Иди сюда, — позвал Асир. — Ты не только надышалась, ты еще и набралась всякого. С Дикой Хессой, что ли, переобщалась? Иди ко мне, — повторил он, протягивая руку ладонью вверх. — Если бы захотела, ты могла бы свернуть Нариме шею, могла бы придушить ее так, что вряд ли тебя успел бы кто-то остановить. Нет, ты не хотела убивать, но ты была очень зла.
Лин поднялась с усилием, как будто каждое движение давалось ей тяжело. Прошла через комнату, схватилась за протянутую руку, прерывисто вздохнула и села, привалившись всем телом, уткнувшись лбом в плечо. Дрожала, дышала неровно, Асир гладил ее по спине свободной рукой, а она вздрагивала, будто давила в себе рыдания.
— То, что ты чувствуешь, нормально, — тихо говорил Асир. — В этом нет ничего дурного и ничего страшного. Просто ты не привыкла к такому, не научилась справляться со своим зверем тогда, когда учатся другие. Кто-то выпускает его криками, кто-то слезами — тебе кажется странным и то, и другое. Ты боишься. Не бойся, приручи его. Тебе хватит сил. Он ждет этого всю жизнь, он скучает, он часть тебя, усыпленная, запертая в клетке. Теперь он пробуждается, и это пугает вас обоих. Он не умеет жить вообще, а ты не умеешь жить с ним. Это будет непросто, но ты справишься. Разве тебе не нравятся сложные задачи?
Асир коснулся губами встрепанной макушки. Лин успокаивалась в его руках, не так, как Нарима, гораздо медленнее, потому что была сильнее, разумнее, опаснее, не умела и не хотела зависеть от кродаха, а привыкла справляться сама. Нюхать начальника и довольствоваться этим. Асир посмеялся бы, если бы не понимал отчетливо: ничего смешного в этом нет и не было никогда. Будто такой малости могло хватить нормальной анхе. Но Лин хватало. А Асир не хотел давить на нее, не хотел опьянять и лишать способности думать, оценивать и принимать решения. Все должно было происходить само, постепенно, так, как и задумано природой, без вмешательства посторонних, без изобретенных клибами препаратов.
— Я уже привыкла к мысли о течке, — сказала вдруг Лин, глухо, напряженно, будто через силу. — В конце концов, в самой вязке нет ничего страшного, а то, что мозги отшибает, так я ж под присмотром буду. Но если без течки такое… Не хочу превращаться в психованное дерьмо. Я ведь сейчас даже вспомнить не могу толком, что было. Увидела, как она мой блокнот листает, и все. Пелена перед глазами. Не знаю, как я, а мой зверь точно был очень зол. В горло бы вцепился не глядя. — Она то ли всхлипнула, то ли это был смех: — Кажется, в горло и вцепилась. Удивительное единодушие с моим зверем, что скажете?
— Скажу, что он сильнее тебя и будет сильнее до тех пор, пока ты не примешь его, не попробуешь быть с ним на равных, а потом не научишься контролировать. Я не посоветовал бы этого другой. Большинству анх это не нужно, их такому не учат. Потому что их зверь с рождения и до смерти — их единственная защита. Но ты привыкла защищать себя сама.
