Воля владыки. У твоих ног - Рия Радовская
— «Иди и больше не греши», — вспомнила Лин шуточку из родного мира. — Отпустили, нормально все. Стыдно только. Сорвалась, как…
— Не тебе должно быть стыдно, — прошипела Хесса, быстро оглядываясь. Но общий зал был пуст, если их и слышал кто-то, успевший проснуться, он ничем себя не выдавал. — У меня давно кулаки чешутся разбить ее красивенькую мордашку. Эти, — она презрительно скривилась, — трепались полночи. Все обсудили, от опасных убийц-душительниц до невинных жертв. Пока Лалия не взбесилась. Сказала, сама всех передушит во сне, даже до казарм дело не дойдет, — Хесса ухмыльнулась, но тут же посерьезнела. — Не знаешь, эту когда отпустят? Хоть бы она сгнила там, истеричка.
— Ее до утра, как и меня, — Лин невольно обернулась на закрытую дверь. — Странно, что еще не пришла. Значит, я опасная убийца-душительница? — Снова вспыхнул стыд, но теперь пополам с облегчением: что и в самом деле не стала убийцей. На старшем агенте Линтариене было несколько трупов, но все — по делу и за дело, и владыка полностью прав, не ей поднимать руку на такое безответное ничтожество, как Нарима. — Ладно, может, отучатся в комнату лезть без спроса.
— Не верится, — мрачно бросила Хесса. — Да ну ее в бездну, даже думать воротит. Пойду скажу, чтоб завтрак принесли, под их треп кусок в горло не лез. На тебя просить или ты потом?
— Проси, я быстро. Кофе хочу.
Хесса кивнула, и Лин пошла смывать с себя запах тюрьмы. Хотя сама она, честно говоря, ничего подобного не чуяла, но искупаться и правда хотелось.
Глава 23
Жизнь в серале была не похожа на жизнь в трущобах. Она вообще ни на что не была похожа, и Хесса никак не могла к ней привыкнуть. От постоянных разговоров о вязках, кродахах, их членах, их метках, о своей неотразимости, мечтах, тряпках, снова членах — мутило до сухих горьких спазмов в желудке. Безмозглые разряженные идиотки, которые ревели от сломанного ногтя, чекрыжили друг другу лохмы по ночам и считали себя венцом природы, поначалу раздражали, потом бесили, потом Хесса попыталась забить на это все, но вышло плохо. В первую очередь, потому что не могла надолго уходить из общего зала и собственной комнаты. Даже в библиотеку пробралась только через неделю, едва рассвело, схватила первую попавшуюся книжку и вернулась к себе. Уверена была, что в такую рань Сардар в сераль не явится, но что-то мерзкое, ненавистное и необъяснимое будто нашептывало на ухо: «А вдруг придет. Именно сегодня, именно сейчас. Придет, а тебя нет».
Хесса не помнила, чтобы хоть когда-нибудь так самозабвенно и так много себе врала. О том, что до Сардара ей, по большому счету, нет дела. Просто она, в конце концов, анха, а не клиба бесчувственная. Анхе дали много роскошной близости с кродахом, анха текла при одном мимолетном воспоминании. Но это тело идет на поводу у желаний, а самой Хессе, настоящей, нормальной Хессе — плевать на всякие слюни с самой высокой скалы Баринтара. Она так искренне пыталась убедить себя в этом, уже почти поверила, а потом как-то среди ночи лежала и стискивала зубами простыню, стараясь не завыть на весь сераль, потому что, толком не проснувшись, нащупала под подушкой браслет. Сняла его еще в комнатах Сардара, убрала с глаз долой, чтобы не напоминал ни о чем. А теперь, разглаживая кожаные складки и сборки, цепляя кончиками пальцев металлические бляхи и острые углы, с пугающей ясностью осознавала — влипла, как курица в деготь, намертво.
Старик Барна, из клиб, который прошел пешком пол-Ишвасы и осел в трущобах Им-Рока, когда понял, что никуда уже больше не дойдет на одной ноге, наполовину ослепший, с тремя зубами и лишаем во всю лысину, рассказывал, что на севере Харитии есть непроходимые ядовитые болота. Туда не суются даже звероловы и следопыты, топь пожирает землю, расползается с каждым годом все дальше, и если какой-то идиот забредет туда, уже никогда не выберется. Так и всосет по самую макушку, разъест до костей мясо, а потом переварит и кости. Хесса никогда не видела ни Харитии, ни болот, но сейчас точно знала, как это бывает. Тебя засасывает все глубже, и ори не ори, трепыхайся не трепыхайся — никто не спасет. И врать себе нет никакого смысла, потому что не поможет. Проклятый Сардар уже внутри. Нахлебалась его запаха, как зловонной, едкой болотной жижи, по самое горло, и теперь вся, какая есть, со всеми потрохами — его, никуда не деться.
Браслет она с тех пор не снимала. Прятала под широкими манжетами невесомых рубашек, чтобы не попадался никому на глаза. При одной мысли, что будут пялиться, спрашивать, а то еще и лапы свои потянут — потрогать, накатывала ярость. В отличие от самого Сардара, который так и не появился в серале ни разу, браслет принадлежал только ей. Весь, до последней складки. И Хесса точно знала, что вцепится в горло любой твари, которая попробует это изменить. Не просто придушит, как пыталась придушить пакостную Нариму Лин, а разорвет к бестиям в клочья. И никакие уговоры ее не остановят.
Иногда Хесса удивлялась сама себе: она не помнила, чтобы когда-нибудь раньше бывала такой покладистой, так тщательно избегала скандалов, осознанно обходила стороной любые неприятности. Молчала, когда хотелось орать, просто сжимала кулаки, когда все внутри требовало дать кому-то в морду или вцепиться в патлы. Она не хотела неприятностей, изо всех сил старалась быть разумной, сдержанной, не Дикой, которую по широкой дуге обходит мелкая шушера, а Хессой — трущобной анхой в серале владыки. Она неосознанно тянулась пальцами к шее, вжимала их туда, где давно рассосался синяк от засоса. Становилось легче. И жить. И ждать.
Хесса наконец смогла выходить из общего зала. Гуляла в саду в самое пекло, когда остальные анхи туда и носа не совали, брала книжки из библиотеки и устраивалась или у фонтана рядом с зарослями жасмина, или под высокой шпалерой с розами. В трущобах пахло помойкой, течкой, кродахами, и впервые в жизни учуянный запах цветов завораживал и опьянял.
Читать Хесса училась урывками, по клочкам пергаментов, подобранным
