Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

Но она просто сидела на полу, сжав голову руками, безмолвная. А потом… её поза изменилась. Напряжение, вызванное болью, казалось, отступило, сменившись… ошеломлённым шоком. Она замерла, выпрямив спину, уставившись в одну точку перед собой, будто увидела призрака. В её застывшей фигуре читалось уже не физическое страдание, а леденящее, всепоглощающее осознание. Она что-то видела. Что-то ужасное. И этот безмолвный ужас, увиденный через мутное стекло, ударил по Лу Синю.

Что-то она там, в своём повреждённом, отчаявшемся сознании, увидела. И этот безмолвный, леденящий шок, застывший в её силуэте, был страшнее её истерики. Он говорил о встрече с истиной, от которой не убежать.

Лу Синь отшатнулся от окна. Его собственное дыхание, обычно ровное и сдержанное, стало срываться, становясь учащённым и прерывистым в гнетущей тишине.

Лу Синь стоял, вжавшись в холодную стену, и образы начинали складываться в чудовищную мозаику. Его ум, заточенный на вычисление угроз, теперь работал против него самого, выстраивая пугающую логическую цепь.

Добровольный удар головой о колонну. С размаху. С отчаянием в глазах.

Это был не жест театрального безумия. Это было… саморазрушение.

И словно вспышка молнии в сознании, его мысль рванулась к другому недавнему событию — к тому, с чего началась вся эта перемена. К озеру.

«Падение» в озеро.

Все тогда говорили: несчастный случай, скользко, оступилась. Он и сам поверил. Почти.

Но что, если… это было не падение?

Ледяная волна прокатилась по его спине. Он представил её не шатающейся на скользком камне, а стоящей на берегу. Неподвижной. Смотрящей в тёмную, холодную воду. И делающей… шаг. Добровольный шаг.

Она пыталась убить себя тогда.

А сегодня, она пытается сделать это снова. Другим способом. Более отчаянным и прямым.

Его дыхание перехватило. Вся её странность, её метания, её «безумие» — всё это обретало новый, ужасающий смысл. Это была не игра. Это был крик. Крик такой громкий, что он был слышен только в тишине её покоев и в грохоте удара о дерево.

Он смотрел на свет в её окне, и ему вдруг стало физически плохо. Он был её тюремщиком, её надзирателем, её палачом по обету. А она… она была пленником, приговорённым к жизни, от которой сама же и пыталась сбежать. И он, слепо следующий за своей ненавистью, даже не видел этого.

Его план, его кропотливая месть, вся его чёрно-белая картина мира, выстроенная на фундаменте ненависти, рассыпалась в прах, словно подкошенная. Он не мог мстить безумию. Не мог наносить удар отчаянию. Это было бы так же бессмысленно, как пытаться заколоть тень.

Он по-прежнему не знал, кто она. Призрак, вселившийся в тело? Дух, пришедший из иного мира? Или просто безумие, надевшее маску его врага?

Но он теперь знал одно с железной, неопровержимой уверенностью: та, за кем он наблюдал, была не той Тан Лань, что холодно отдала приказ выкинуть с дороги его мать. Та женщина никогда бы не стала биться головой о стену и наносить себе увечья. Она бы сожгла весь дворец дотла из чистой, ядовитой ярости, не сомневаясь ни на миг.

Он закрыл глаза, пытаясь заглушить хаос, бушевавший у него в голове. Но под веками чётко стоял один и тот же образ: она, сидящая на полу в пучине собственного отчаяния, маленькая и сломленная. И он, смотрящий на неё из темноты, как вор, как подглядывающий за чужой болью.

И впервые за долгие годы его сердце, закованное в лёд, сжалось не от привычной, спасительной ненависти. Оно сжалось от чего-то другого, гораздо более опасного, непонятного и разоружающего.

От щемящего, незнакомого сострадания.

Глава 20

Сяо Вэй была на грани полномасштабной истерики. Она металась вокруг Тан Лань в саду, словно юркий, сильно встревоженный колибри, пытаясь то приложить к свежей, впечатляющей шишке на лбу госпожи прохладный компресс, то расплакаться от неподдельной жалости, то снова запричитать о несправедливости судьбы, обрушившей такие тяжкие испытания на её бедную хозяйку.

— Ой, госпожа, да как же так вышло-то опять? — её голос взлетал до фальцета. — Вон какой фонарь, просто страшно смотреть! Может, злых духов в покои напустили? Или сглазил кто недобрый? Надо бы шамана позвать, обряды провести, благовониями окурить…

Снеже, у которой и без того голова раскалывалась на части, этот непрерывный поток сознания действовал на нервы сильнее, чем недавнее нападение демона. Сначала она пыталась терпеливо слушать, потом ей стало даже абсурдно смешно — она, закалённый воин, сидит на скамейке с мокрым компрессом на лбу, а юная служанка всерьёз предлагает ей услуги шамана против злых духов. Но вскоре лёгкое веселье сменилось нарастающим раздражением.

— Сяо Вэй, — перебила она её на полуслове, стараясь говорить мягко, но вкладывая в голос стальную твёрдость. — Успокойся. Всё хорошо. Всё уже прошло. Иди, пожалуйста, в покои. Принеси мне… что-нибудь.

Сяо Вэй замерла, хлопая длинными ресницами. Она ждала логичного продолжения, конкретного указания. «Принеси мне зелёного чаю», «принеси мою шкатулку» или хотя бы «принеси тот самый платок». Но не расплывчатого, загадочного «что-нибудь»!

Она смотрела на госпожу с немым вопросом, но та уже снова погрузилась в свои мысли, уставившись в пространство. В воздухе повисла неловкая пауза. И тут лицо Сяо Вэй озарилось догадкой.

— Может… ваш любимый любовный роман? — вдруг неожиданно выпалила она с такой искренней надеждой, что Тан Лань дёрнулась, будто её слегка ударили током. Любовный роман? В её нынешнем состоянии мыслей о высоких страстях были так же уместны, как веер в битве с демоном.

— Да, да, — поспешно отмахнулась Тан Лань, едва сдерживая вздох облегчения. — Именно его. Неси. Её единственной целью было спровадить верную, но утомительную служанку и наконец-то обрести драгоценные минуты тишины, чтобы разобраться в хаосе собственной жизни, которая всё больше напоминала дурной роман, но отнюдь не любовный.

Наконец-то наступила благословенная тишина, нарушаемая лишь шепотом листьев и отдалённым гулом дворцовой жизни. Снежа вышла из беседки в сад, вдыхая полной грудью прохладный утренний воздух. Голова гудела, как улей, но мысли, наконец, начали выстраиваться в подобие логической цепи, пусть и собранной из обрывков, выбитых ценой шишки на лбу.

Императрица… её явная, лютующая неприязнь — это, скорее всего, будущее. Пока что она ещё не решалась так открыто на меня коситься. А Сяофэн… да, это было. И скорее всего, прямо перед моим «падением» в озеро. Она прикидывалась милой овечкой при встрече, потому что слухи о моей «потере памяти» уже дошли до неё. Надеется, что я не помню её истинного, ядовитого лица.

А Лу Синь… думаю, будущее. Иначе он тут бы