Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь
Снежа сидела на холодном полу, прислонившись спиной к резным ножкам кровати, сжимая раскалывающуюся голову. Боль была жуткой, словно внутри черепа кузнец оттачивал новый клинок. Но сквозь туман страданий в её глазах горел новый, ясный и холодный огонь — огонь прозрения, куда более жгучий.
Она увидела не просто девичью ссору. Она узрела истинное лицо Тан Сяофэн. Не глупую, завистливую девочку, а расчётливую, жестокую и невероятно амбициозную женщину, за маской сладкой невинности скрывающую поистине бездонную пропасть ненависти. Запах духов императрицы, витавший в воздухе перед роковым ударом меча… И Лу Синя, чей голос звучал как приговор. Пазлы, ужасные и невероятные, начинали складываться в пугающую картину.
Сяофэн… Значит, не только из-за ревности к Шэнь Юю, — пронеслось в голове у Снежи. Она хочет власти. По-настоящему. И я была её первой целью. А теперь… теперь её цель — Мэйлинь? Или… она уже добилась своего, и теперь просто наслаждается спектаклем, наблюдая, как я барахтаюсь?
С Императрицей всё было ясно как божий день. Это даже не требовало анализа — классический злодей в роскошных одеждах. А вот Лу Синь… За что он так? Смесь обрывочных воспоминаний из прошлого и «будущего» Тан Лань была похожа на страшный, отвратительный коктейль. Ещё страшнее было осознавать, что человек, явно желающий ей зла, всегда находится в двух шагах, дыша ей в спину. Очень брутальная и молчаливая тень.
Ошибка прошлой Тан Лань была не только в её скверном характере. Её роковая оплошность, возможно, заключалась в том, что она недооценила свою сестру. Посчитала её просто надоедливой мухой, а не ядовитой змеёй, способной не только ужалить, но и выследить, подкараулить и проглотить целиком.
И демон, напавший на Ван Широнга, пытались его заткнуть… Если Сяофэн была способна на такую ледяную ярость и такие амбиции, могла ли она быть связана с чем-то столь тёмным? Или это было просто зловещим совпадением?
Головная боль медленно отступала, сменяясь леденящим холодом в душе. Снежа понимала, что игра здесь шла не на жизнь, а на смерть. И её невольная соперница оказалась куда опаснее, чем она могла предположить. Мачеха-интриганка, сестра-социопат, страж-убийца… Слишком много врагов для одной хрупкой девушки. Прямо целый абонемент в загробный мир.
У Императрицы не спросишь: «Эй, тёть, че за дела, зачем тебе моя смерть? Принесла пирожков, давай поговорим по-хорошему». Мысль о таком диалоге вызвала у Снежи нервную ухмылку. А вот у Лу Синя ещё можно что-нибудь выпытать. Он же всегда рядом, как собственный нос. Только вот как заставить его разговориться? Угрожать веером? Предложить чаю с ядом? Снова стукнуться головой о колонну и надеяться, что он сжалится над идиоткой?
План, конечно, был так себе. Но иного пока не имелось.
Глава 19
Спальня Лу Синя в казарме дворцовой стражи была воплощением аскезы: голые каменные стены, жёсткая койка, грубый табурет да небольшой сундук с немногими пожитками, умещавшими всю его жизнь. Но главное её достоинство заключалось не в уюте, а в окне. Крошечном, с мутным, волнистым стеклом, но выходящем прямиком в запущенный внутренний садик покоев первой госпожи.
Он не спал. Стоял в кромешной тьме, прислонившись плечом к холодной стене у окна, и смотрел. Рана на плече туго ныла, напоминая о каждом странном, немыслимом моменте прошедшего вечера. О её прикосновениях — точных, профессиональных, — которые жгли его теперь куда сильнее, чем демонические когти.
В её покоях ещё горела свеча, отбрасывая на бумажную ширму беспокойный, мечущийся силуэт. Он видел, как она ходит взад-вперёд, словно загнанная тигрица в клетке, как её руки взмывают вверх, будто она говорит с невидимым собеседником. Видел, как она схватилась за голову, будто пытаясь физически выдавить из себя ответы на неведомые ему вопросы.
Безумие, — холодно констатировал он про себя, но уже без прежней слепой уверенности. Слишком много в её «безумии» за последние дни проступило странной, пугающей и оттого ещё более опасной логики.
И тут её движения внезапно стали… целенаправленными. Она отошла от окна, встала в центр комнаты, замерла. Приняла какую-то глупую, нелепую позу, размахивая руками, будто готовилась не к изящному танцу, а к прыжку через пропасть.
Лу Синь нахмурился, всматриваясь сквозь мутное стекло, стараясь разгадать новый ребус её поведения. Что, чёрт возьми, она теперь задумала?
Он увидел, как она сделала короткий, но решительный разбег и… с размаху врезалась головой в ту самую злополучную колонну. Намеренно. С явным расчётом и силой.
В немой тишине его камеры он почти физически услышал глухой, отчётливый стук. Её силуэт дёрнулся и грузно осел на пол, скрывшись из виду за ширмой.
Лу Синь замер. Его собственное дыхание застряло в горле. Все теории, все подозрения и ненависть смешались в один немой, ошеломляющий вопрос, повисший в тёмном воздухе его кельи. Что за невообразимый спектакль он только что лицезрел? И ради чего?
Тело его напряглось инстинктивно, мускулы спины и плеч сжались в тугой узел, словно он сам почувствовал тот оглушительный удар. Он замер у окна, не в силах поверить в увиденное. Его мозг, отточенный годами для распутывания сложнейших дворцовых интриг, для расчёта и холодной мести, отказался обрабатывать это зрелище. Логика дала сбой.
Она… она только что… добровольно…
Это было за гранью любого притворства, любой хитроумной уловки, которые он мог себе представить. Никто, даже самый изощрённый актёр, не станет наносить себе такие травмы, с такой силой, ради игры. Это было что-то иное. Чистое, животное, неконтролируемое отчаяние. Или… настоящая, клиническая безумство, сметающая все границы.
Он видел, как её силуэт отшатнулся и грузно осел на пол, скорчившись от боли в неестественной позе. И в этот миг в его душе что-то перевернулось и разбилось вдребезги.
Вся его ненависть, всё его презрение, вся его железная уверенность в том, что он имеет дело с исчадием зла, — всё это дало глубокую, неизбежную трещину. Перед ним была не монстр. Не холодная и коварная интриганка.
Перед ним была загнанная в ловушку, отчаявшаяся душа. Это было одновременно жалко и ужасно.
Он затаил дыхание, ожидая, что она позовёт на помощь. Зарыдает. Сделает что-то, что вернёт его к привычной картине мира, где она — зло, а он —
