Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
ГЛАЗА МОИ, ЧТОБЫ СМОТРЕЛИ ВМЕСТО МЕНЯ! — благодарно подумал про него Луций.
Теперь ОН послал помощника к Колодцу… да-да, в самый центр города, на Храмовую Площадь… и измученное лицо Кривощекого даже сумело выразить что‑то вроде изумления. Он, однако, не решился переспросить — только покорно склонил голову и канул в бурьян. Тот зашелестел и зазвякал, смыкаясь за ним.
Луций вернулся к стене и проверил всё ещё раз, лишая руки последних лоскутов кожи… Да, Каменные Рты продолжали беззвучно твердить что-то о Колодце… Вроде, он всё понял правильно…
Рассвет близился — неуклонно и неторопливо, как перед казнью. Небо светлело исподволь.
Оно сделалось совсем уже белёсым, когда назад прибежал Кривощекий, загнавший сам себя до лёгочных хрипов. Бурьян не успевал расступиться перед ним, и он летел сквозь смертоносные заросли навылет — совсем свежие порезы наклонно полосовали его рожу.
Он долго и мучительно кашлял, и сплёвывал кровь себе в пригоршню, пока Луций не положил окровавленные руки ему на вихрастый затылок, и через них не начал понимать хоть что-то из того, что творилось у него в голове.
Каменный Сарай, та греховная молельня землекопов — весь тонул в клубах едкого дыма. Что делали они там, внутри? Не знаю… Наверное, целыми охапками жгли полынь… Луций хмурился, пытаясь понять, в чём тут дело… и длань его делалась совсем скользкой от крови, сползала с затылка коленопреклонённого Кривощёкого.
Скорее всего, землекопы тоже умели проводить Ритуалы, или теперь сами просили Глину о чём-то… Кривощёкий, хоть и отчаялся аж до самой потери страха, но всё‑таки поостерегся сунуться ближе — рожи у других землекопов, тех, что он встретил по дороге, были до того злы, а взгляды столь пронзительны, что попадись им Кривощёкий сейчас, и заподозри они его хоть в чём‑либо, в самой малости… Он даже не сомневался — его бы распяли тотчас. Его привязали бы за руки и за ноги к тележному ободу, а саму телегу катнули бы вниз по Рудному Спуску. Или его бы притопили в нужнике по грудь, ногами кверху. Не приказывай мне этого, Хозяин… Господин Новый Наместник, не приказывайте, прошу…
Его колотила настолько крупная дрожь, что зубы чакали, соприкасаясь…
Известно, что густой дым над молельным домом землекопов видят лишь во времена больших перемен, страшных потрясений. Во все прочие дни — всё горючее, подожжённое в этих стенах, прогорает почти без дыма.
— Откуда ты знаешь это? — обессиленно сердился на него Луций… так как здесь ему больше не на кого было сердиться.
— Да все… только об этом… и говорят! — всхлипывал Эрвин Кривощёкий.
В городе все уже знают, что Господин Полицейский Урядник оправил жандармский караул, чтобы прекратить греховное моление. Десяток конных, взяв винтовки наперевес, рысью канули в дым, и оттуда слышались лишь крики и пальба. Если бы на улицу повысыпал народ, то Кривощекому удалось бы смешаться с толпой и разузнать больше…, но никто на улицу не высунулся. Даже лампы в окрестных домах и то не зажгли… только трепетали тут и там в тёмных окнах испуганные бледные занавески. Ни жандармы, и даже ни землекопы больше не владеют городом, а ужас владеет им, господин Луций. От храмовых домов сплошной вереницей идут подводы, и караульные прямо с них палят в любую смутную тень…
— И что там, на этих подводах? — нахмуривался Луций… и Кривощёкий виновато и испуганно уводил взгляд.
Луций видел — он боялся и вконец уже отчаялся, это было так же очевидно, как наблюдать пар над кипящим чайником. Кривощёкий был уверен в худшем исходе этой ночи и почти уже смирился с ним — вот до какой степени был напуган. Он не смог подойти поближе к телегам и рассмотреть их, как следует…, но на подводах кроме жандармов сидели и Духовники… только не чёрные, а в каких-то неопределённого цвета, но вроде бы коричневых, балахонах… Будто бы не окрашенных ольховой корой и крушиной, как делали в ткацких мастерских, а попросту слишком грязных. Видимо — ехали те, что служат Глине под-землёй.
Кривощёкий издали видел — их лица тоже обросли сплошными коростами от близости к дыханию Колодца.
Мне страшно, Хозяин Луций… Как же мне страшно…
— Узнай, что в этих телегах! Узнай это, и — заслужишь навечно место около меня!
Если эти посулы не прибавят Кривощёкому смелости, то — ничего уже не прибавит. Луций прогнал его прочь, не добившись больше ничего путного. Кривощёкий и так сделал всё, на что был способен человек, и Луций хотя бы знал теперь, что именно ему спрашивать у камня…
Он опять шёл к стене и, весь съёживаясь от предстоящей боли — погружал ладони и наваливался всем телом на молчаливый до этой поры хор трещин.
Трещины рвали его кожу и втягивали в себя его плоть, открывая ему изнанку грядущего… Луций начинал смутно видеть и слышать — телеги визжали осями на выбоинах, обода грохотали по беспорядочно выпершим из земли булыгам. Телеги ехали и к Храмовой Площади, и от неё… и те, что двигались сюда, к Ремесленной, были нагружены ничуть не легче — влачили на себе подвижную тяжесть, которая раскачивала оплетённые лозою фляги. Их содержимое вязко плескалось внутри, на каждом ухабе испытывая на прочность гончарные навыки старых мастеров. Теперь, говорят, таких прочных и не делают… Возчики то ли жалели помирающих от натуги коней, то ли из страха быть рядом с зельем, но нипочём не желали лезть на телеги — топали рядом, поминутно спотыкаясь в темноте и повисая на вожжах. Духовники в коричневых сутанах сидели поверх возов — нахохлившись, как сычи.
Все они торопились — успеть… К рассвету… Первый туман, первый выдох земли.
Кривощёкий вернулся — опять топтался снаружи, тычась о стены, и робко скребся, не осмеливаясь прервать Ритуал и войти без повеления. Луций почувствовал его присутствие и тотчас, сразу же вслед за этим — ощутил и тяжесть отпущенных ему часов, уже безвозвратно истёкших.
Кривощёкому было позволено войти и заговорить с ним…
— Беда! — прямо с порога… нет, с груды кирпича, наваленного на то место, где раньше у этого дома был порог… заверещал тот.
Будучи схваченный Каменными Ртами за всякую выступающую часть, Луций каким‑то образом сразу же понял его… и остолбенел от величины едва не совершенной ошибки…
— Телеги… Колодец… Золото… Хозяин… — дыхания Кривощекого не хватало на сколь-нибудь осмысленные фразы — отдельные слова летели из него пополам с пеной и хрипом… — Хозяин… Там золото… на телегах…
Луций задрожал всем телом, и его истерзанная плоть
