По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

Он исчез в дверях.

Максим посмотрел на часового. Тот уставился прямо перед собой и тщательно делал вид, что происходящее его совершенно не касается.

[1] Шито толстыми нитками (польск.) Аналог русского выражения 'Шито белыми нитками).

[2] Полевая жандармерия (нем.)

[3] Вперёд! (нем.)

[4] Танк Pz.Kpfw. IV.

Глава двадцать четвертая

— Я скоро, Анита, дорогая, выпей пока вина и жди меня! — услышал Максим голос Курта.

Дверь отворилась, и на пороге появился обер-лейтенант. На этот раз его китель был застёгнут как надо. Сверху имелся даже ремень с кобурой, и было заметно, что дежурный по комендатуре прикладывает воистину героические усилия, чтобы протрезветь. Получалось средне.

Они спустились в подвал.

Три оббитые металлом двери, тусклая лампочка под потолком.

В замочную скважину обер-лейтенант попал только с третьего раза. Однако попал. Открыл дверь. Сунул голову внутрь, обернулся:

— Заводите.

Посторонился, давая дорогу.

Максим прошёл в камеру первым, быстро огляделся.

Такая же тусклая лампочка под потолком. Двое нар и какой-то гнилой матрас на цементном полу.

Холодно и сыро, плюс десять, не больше.

На нарах сели Муса Герсамия и Савватий Озеров. Их лица — в синяках и кровоподтёках. Голова Мусы обмотана тряпкой, в которой, приглядевшись, можно узнать часть нательной рубахи. На тряпке заметны пятна крови.

Якут Иван Николаев спал на полу.

Точнее, делал вид, что спит, Максим видел это по его спине.

Все трое в одних гимнастёрках, без ремней, полушубки у них отобрали. Хорошо хоть сапоги оставили.

— Курт, на минуту, — Максим поманил дежурного по комендатуре. — Это что?

— Что? — не понял обер-лейтенант, заглядывая в камеру.

Максим ударил его рукояткой пистолета по голове. И трезвый не увернулся бы от этого удара, а уж пьяный тем более.

Покачнувшись, дежурный по комендатуре начал заваливаться на бок.

Максим подхватил его, уложил на пол.

— Товарищ командир! — радостно прошептал Герсамия. — Ребята! А мы уж думали…

— Этого связать, кляп ему, — приказал на Курта Максим. — Я сейчас.

Он поднялся по ступенькам.

— Часовой! — позвал. — Идите сюда, тут с вашим начальником неприятность приключилась, перебрал. Нужна ваша помощь.

— Яволь, герр обер-лейтенант, — часовой спустился по ступеням.

И тут же получил удар ребром ладони по горлу.

— Хррр — сказал часовой, выпучивая глаза. — Хр-р….

Его подхватили заботливые руки Коса и Каримова.

— Связать, кляп, оружие забрать, — скомандовал Максим. — Иван, ты у нас с ножом лучше всех обращаешься, переоденься в его форму и нож возьми. Савватий, помоги ему.

— Есть, — якут и старовер принялись ловко раздевать немца.

— Ещё минуту, — сказал Максим.

Поднялся наверх, не постучавшись вошёл в кабинет.

Рождественская ёлка, даже украшенная какими-то игрушками. Стол с выпивкой и закусками. Роскошный кожаный диван явно не отсюда. Пара стульев, высокий, почти в рост человека, сейф. Фотографический портрет фюрера. Вешалка. На вешалке — фуражка, шарф, немецкая офицерская шинель.

На диване — размалёванная девица с почти вываливающейся из низкого декольте грудью. Пьёт вино из стеклянного бокала. В другой руке — мундштук с дымящейся сигаретой.

— Встать! — скомандовал Максим по-русски.

Девица пролила на себя вино, захлопала густо накрашенными ресницами.

— Встать! — повторил Максим. — Имя!

— А-анита, — сообщила девица, поднимаясь. — А что… а где… вы кто?

— Рот на замок и марш за мной, — скомандовал Максим, наставив на неё пистолет. — Учти, попытаешься крикнуть, сразу умрёшь.

— Зачем куда-то идти? — удивилась девица. — Диван здесь очень удобный…

— Живо! — Максим выразительно повёл стволом.

Связанных Курта, часового и девицу с кляпами во рту они заперли в подвале. Мелькнула мысль убить всех троих, но Максим от неё отказался. Как-то это показалось ему не по-человечески. Особенно убийство женщины, какой бы она ни была.

А вот начальника караула — штабс-фельдфебеля и троих солдат убили. Перекололи ножами.

Все четверо находились в караульном помещении, во флигеле, во дворе комендатуры. Солдаты спали, штабс-фельдфебель клевал носом, дожидаясь времени развода караула.

Когда в караулку вошли Максим, Ян Кос и Иван Николаев, он ничего не понял. Поднял голову, увидел перед собой какого-то обер-лейтенанта и тут же рухнул на стул с ножом в сердце.

Солдаты и проснуться не успели.

Оружие, немецкие шинели, каски с тёплыми подшлемниками.

Хорошая добыча.

Максим перерезал телефонную связь и даже рискнул потратить немного времени, чтобы дать перекусить Герсамии, Николаеву и Озерову. Тем, что было на рождественском столе обер-лейтенанта. Четыре минуты, но они были необходимы, чтобы его бойцы могли хоть как-то действовать дальше. Всё-таки, когда тебя два дня не кормят, а только бьют, сил не прибавляет.

— Что с Зарубой и Гнатюком? — спросил Максим, пока бойцы торопливо, почти не жуя, глотали куски (спиртное он запретил, только воду, но непочатую бутылку коньяка и початую шнапса взяли с собой).

— Не знаем, — помотал головой Герсамия. — Они остались прикрывать наш отход. Сами вызвались. Это всё, что знаем.

— Понятно, — сказал Максим. — Ладно. Готовы?

— Готовы, товарищ командир. — Какой план?

— Наглый, — сказал Максим. — Ровшан, — обратился он к Каримову, — ты немецкий танк сможешь завести?

— Думаю, смогу, товарищ командир, — ответил Каримов. — Моторы у них бензиновые, как у моего БТ-7. Прогреть только надо. Я слыхал, у немцев для этого специальные паяльные лампы имеются.

— Хорошо, — сказал Максим. — На тебя вся надежда. Хотя одного мехвода, на всякий случай оставим…

Когда пятеро немецких солдат под предводительством офицера вышли из комендатуры