По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

Рождество — это раз.

Ночь — это два.

Зима — это три.

Улицы пустые.

Да, фронт близко и русские где-то наступают. Так что, не праздновать и не отдыхать теперь? Чёрта с два. К тому же все знают, что высокое армейское начальство уже покинуло город, а русские подойдут ещё не завтра. Поэтому воспользуемся опытом тех же русских и хотя бы нормально поспим.

Так, вероятно, думали немецкие танкисты. Потому что, когда Максим с бойцами приблизился к танковым окопам в сквере возле храма, то обнаружил следующую картину.

Обе броневые машины были укрыты брезентом. Между ними горел костёр и ходил один часовой. Он похлопывал себя по плечам, притоптывал ногами, но чаще просто сидел у костра, грея над ним руки.

Этим Максим и воспользовался.

Бесшумно вынырнул сзади и спросил:

— Где командир, солдат?

Часовой вскочил на ноги, обернулся, увидел перед собой незнакомого обер-лейтенанта из полевой жандармерии, за спиной которого маячили тёмные фигуры солдат.

— Отдыхает, господин обер-лейтенант! — вытянулся по стойке «смирно».

— В танке?

— Под танком, вместес остальным экипажем. Там у нас печка, как у русских.

— Под вторым тоже?

— Так точно.

— Насколько я знаю, это запрещено.

— Русскому морозу об этом не сообщили, господин обер-лейтенант.

— А зря, — усмехнулся Максим. — Ладно, не моё дело. Ты механик-водитель?

— Так точно. Как вы догадались?

— Просто повезло. Как звать?

— Хайнц Поллай.

— Жить хочешь, Хайнц?

Глаза часового расширились, рука потянулась снять с плеча автомат.

— Не советую, солдат, — Максим приставил ко лбу механика-водителя ствол пистолета.

Часовой сглотнул. В ночной мороз его прошиб пот. Ему показалось, что в глазах незнакомого обер-лейтенанта вместе с отблесками костра пляшет сама Смерть. Прищёлкивая костяными пальцами, словно кастаньетами.

— Отдай оружие.

Словно зачарованный, часовой отдал автомат.

— Умница. Будешь дальше себя хорошо вести, останешься жив. Обещаю, — Максим говорил тихо, приблизившись к механику-водителю вплотную. — При малейшей попытке поднять тревогу, умрёшь. Всё понял?

— Так точно, понял.

— Вот и хорошо. Ложись, руки за голову.

Механик-водитель торопливо лёг в утоптанный снег.

— Каримов, держи его на мушке, — прошептал Максим. — Герсамия, со мной. Ян, Николаев, Озеров, за вами второй экипаж. Убейтевсех. Фонари и ножи.

Максим нырнул под брезент, затем под танк, где был выкопан ещё один окоп. Там горела дровяная печка, труба из которой вела наружу, и спали четверо танкистов.

— Хайнц, это ты? — осведомился сонный голос.

— Я, — ответил Максим и зажёг фонарь.

Это была грязная работа, но они справились. Две минуты, и всё было кончено. Печь горела всё так же, но немецкие танкисты уже не спали, они были убиты.

Вылезли наружу.

Из-под соседнего танка послышался чей-то приглушённый хрип и тут же затих. Вскоре, один за другим, показались Кос, Николаев и Озеров.

— Как? — спросил Максим.

Кос молча провёл рукой по горлу.

Максим удовлетворённо кивнул.

— Я, немец и Герсамия — первый танк, — скомандовал он. — Каримов, Кос, Николаев и Озеров — второй. Командир — Ян Кос, Каримов — за рычаги. Мы первые, вы за нами. По машинам, заводи, вперёд.

Сдёрнули с машин брезент, наспех свернули и закрепили на броне.

Коротко объяснив немецкому мехводу, что от него требуется, Максим забрался в танк. Уселся на место наводчика, сразу за мехводом, слева от пушки. Герсамия занял место командира справа вверху.

Взревел двигатель. Через несколько секунд завёлся танк Каримова.

«Молодец, Ровшан, — подумал Максим и перекрестился. — Ну, Господи, помоги».

Он пихнул мехвода сапогом по центру спины, что означало «вперёд» (разбираться с немецкими ларингофонами времени не было, Максим оставил это на потом, нужно было, как можно скорее, выбраться из города).

Танк выбрался задом из окопа, повернул на месте, выполз на Гитлерштрассе, повернул направо.

Максим похлопал Гесамия по сапогу.

— Нормально! — крикнул он, отрываясь от командирских смотровых щелей. — Идут за нами!

Максим удовлетворённо кивнул и ещё раз пихнул мехвода сапогом в спину — ходу, мол.

Танк прибавил ходу.

Они проехали мимо комендатуры, в окнах которой мирно продолжал гореть свет, свернули на Московскую.

Максим посмотрел на часы.

Час ночи.

Отличное время, чтобы вырваться из города.

Словно услышав его мысли, немецкий мехвод Хайнц Поллай перешёл на третью передачу, а затем и на четвёртую. Набрав скорость, танк мчался на северо-восток.

Второй не отставал.

Максимальная скорость среднего танка Pz.Kpfw. IV по шоссе — сорок километров в час. Запас хода (тоже по шоссе) — двести километров.

А больше нам и не надо, думал Максим.

Шоссе было пустым и относительно чистым, тонкий, подмёрзший ночью слой снега и грязи, для гусениц танка не представлял ни малейшего препятствия.

Ночного освещения в баше было вполне достаточно, чтобы видеть всё, что надо.

Танк шёл довольно плавно, машину лишь слегка потряхивало на неровностях дороги, и Максим наклонился, чтобы разглядеть, расположенную справа от мехвода приборную доску. Спидометр показывал заявленные сорок километр в час.

Максим наклонился ещё ниже и прокричал в ухо Хайнцу:

— Через десять или одиннадцать километров будет поворот на Киевское шоссе! Повернёшь налево!

— Слушаюсь, герр обер-лейтенант! — кивнул мехвод, не отрывая глаз от смотровой щели прямо перед ним.

— Если кто-то попробует остановить до поворота, дави!

— Слушаюсь, герр обер-лейтенант!

Всё-таки немцы интересный народ, подумал Максим. Взять этого Хайнца. В ту же секунду, когда он сдался и понял, что у него теперь новое начальство, он