По прозвищу Святой. Книга третья - Алексей Анатольевич Евтушенко

Редкие уличные фонари исчезли, справа и слева потянулись кривоватые дощатые заборы, за которыми темнели крыши изб. Движение и суета осталось за спиной, на Московской, а здесь было тихо. Даже собаки не лаяли. Только тарахтел двигатель их мотоцикла, да свет фары выхватывал ледяные колдобины на дороге.

Уже наступил комендантский час, на улице не было видно ни единой души.

То, что надо.

Ага, вон там дальше — дым из печной трубы. Белый, поднимается прямо в небо. Значит, там кто-то есть, а завтра будет хорошая ясная погода. Как и положено на Рождество.

— Останови-ка, — хлопнул Максим Яна по плечу метров за тридцать до нужного дома.

Ян остановил мотоцикл.

— Ждите здесь, двигатель не глуши.

Он соскочил с мотоцикла и быстро направился к дому.

Ворота и калитка закрыты. Но забор невысокий. Собаки не слышно и не видно.

Максим одним движением перебросил себя через забор, мягко приземлился на другой стороне, прошёл к дому.

Заглянул в светящееся неверным светом окошко.

Мужчина и женщина за столом. Пожилые. Что-то хлебают из глиняных тарелок. На столе горит свеча. Кажется, немцев здесь нет. А если есть — что ж, им же хуже.

Он постучал в окно.

Через пять минут, загнав мотоцикл во двор, Максим, Ян и Ровшан уже сидели за столом, выгрузив на него подарки — две банки тушёнки, сухари, пачку гречки и две пачки немецких трофейных сигарет.

Хозяина звали Александр Филиппович, его жену Софья Васильевна. Было им обоим по семьдесят лет, и прожили они вместе, с их же слов, уже полвека.

Максим оценил, что ни у Александра Филипповича, ни у Софьи Васильевны не возникло ни малейшего испуга и сомнений.

— Какие могут быть разговоры, — твёрдо сказал хозяин — ещё крепкий высокий старик, когда Максим изложил свою просьбу — пересидеть несколько часов. — У нас младший сын на фронте и двое внуков. Наш дом — ваш дом.

— Вас не тронут, — заверил Максим. — Никто не узнает.

— А мы не боимся, — сказала Софья Васильевна, которая была ниже своего мужа чуть ли не на две головы. — Мы уже ничего не боимся. Лишь бы наши немца побили и выгнали. Правда, Саша?

— Правда, Софочка, правда, — Александр Филиппович ласково обнял жену за плечи. — Побьём же? — спросил он у Максима.

— Побьём, — ответил тот. — Обязательно побьём. Наши войдут в город через неделю. Бои советую пересидеть в подвале, мало ли что. Потом вылазьте. Немцы Малоярославец уже не займут.

Они покинули гостеприимный дом стариков ровно в двадцать три часа сорок пять минут. За это время успели до мелочей разработать план и даже немного поспать.

К комендатуреподъехали без пяти минут двенадцать.

Первым вошёл Максим. Следом — Ровшан Каримов со связанными руками. Замыкал движение Ян Кос.

Часовой внутри, увидев офицера, щёлкнул каблуками, вытягиваясь по стойке смирно.

— Обер-лейтенант Макс Губер, — сказал Максим громко. — Четырнадцатая пехотная. У нас пленный русский диверсант. Дежурный по комендатуре у себя?

Ответить часовой не успел. Дверь рядом распахнулась, и в вестибюль высунулся рыжеватый краснолицый немец лет двадцати восьми в распахнутом кителе с погонами обер-лейтенанта. Глаза у немца были весёлые. Отчётливо пахнуло спиртным.

— С Рождеством, герр обер-лейтенант, — вежливо сказал Максим.

— С Рождеством, — уже слегка заплетающимся языком ответил рыжий и попытался застегнуть китель. — Что-то случилось?

Максим повторил сказанное.

— Четырнадцатая? — брови обер-лейтенанта сошлись к переносице. — Она сейчас на фронте, насколько я знаю.

— Вот именно, — подтвердил Максим. — Мы искали дезертиров и наткнулись вот на этого, — он показал на Каримова. — Признался, что он из «Призраков». «Призраки» же у вас сидят?

— У меня… у нас, — кивнул рыжий. Он явно пытался протрезветь, но это плохо у него получалось. — Стоп. Откуда вам это известно?

— Нас к вам направил фельдфебель Герхард Штраус, — сообщил Максим и добавил веско. — Послепроверки документов.

— А, Штраус… Хороший солдат. Дьявол, мне ж теперь оформлять этого вашего русского придётся.

— Курт! — позвал на ломанном немецком пьяный женский голос из-за приоткрытых дверей. — Ты где, Куртик? Мне скучно!

Максим выразительно приподнял бровь.

— Это дочь местного бургомистра, — пояснил обер-лейтенант. Он, наконец, справился с пуговицами и застегнул китель. Получилось криво. — Она немка. Э… частично. Мы тут немного празднуем…

— Я всё понимаю, — сказал Максим. — Нам тоже не хочется возиться с документами, и мы тоже хотим праздновать. Давайте так, Курт… Можно так вас называть?

— Конечно, — кивнул обер-лейтенант. Всё-таки он здорово набрался. Мы, немецкие офицеры, должны быть как братья. Ты Макс?

— Макс.

— А я Курт. С Рождеством, Макс!

— С Рождеством, Курт.

Курт полез обниматься. Максим обнял его в ответ.

— На брудершафт? — предложил Курт.

— С удовольствием. Но сначала пленный. Где они, в подвале?

— В подвале.

— Сколько их там у тебя?

— Трое, — обер-лейтенант икнул.

Значит, Гнатюк и Заруба, скорее всего, погибли, подумал Максим. Жаль. Боже, как жаль. Настоящие были ребята…

— Живы? — спросил он небрежно.

— Пока живы, — ухмыльнулся Курт. — Побиты, правда, гестапо постаралось, но живы. Ничего, недолго им осталось. Утром мы их расстреляем.

— Значит, расстреляете четверых, — сказал Максим. — Одним больше, одним меньше. Давай ключи, Курт, мы сами отведём. Потом напишем расписку и выпьем. У меня есть коньяк, — Максим многообещающе похлопал по груди.

— Расписку… — глубокомысленно повторил Курт. — Это мысль!

— Отличная мысль. Давай ключи, — Максим протянул руку.

— Нет, — отрицательно покачал головой Курт. — Я сам. Долг превыше всего. Айн момент.