Атаман - Алексей Викторович Вязовский

Я застонал. Не было у бабки забот, так купила порося. Плакал, что золота мало, получил много. Как с неба свалилось. И вот теперь думай, как сохранить нажитое неправедными трудами. Зарыть в тайном месте? Таскать за собой? Сдать войсковому казначею? Ага, а потом хрен получишь хоть копейку…

На меня навалилась слабость, батарейка села окончательно, и я отправился отдыхать в подобранный мне Мусой дом в деревне. Только добрался до приготовленной постели, как провалился в тяжелый сон…

Все это вспомнилось, когда перестал клоунадить с возвращением к жизни. Потрогал грудь. Повязка. Не очень-то и больно. Жить можно.

Осторожно встал, проверяя реакцию организма. Тело отозвалось — послушное и готовое к новым свершениям. Тогда срочно в поход, время не ждет.

За сутки мы добрались до понтонного моста. И на другом берегу встретили казачьих разъезд! Понятно, что первый мой вопрос был об атамане.

— Жив, жив, Матвей Иванович! — несказанно обрадовал незнакомый хорунжий, смотревший на меня как-то странно — с уважением что ли, или даже с восторгом. — Но лежит, тяжелая контузия. Вас проводить, господин атаман?

* * *

Казачий стан располагался в необычном месте, мало подходящим для жителей степи и потомственных всадников. В горах. Скорее даже в скалах с потрясающим водопадом и каскадом порогов, напоминавших дорогующий спа-курорт с естественными ваннами-джакузи и проточной водой. Эти пороги располагали скорее к коротким остановкам для наслаждения впечатляющими видами, но казаки решили иначе — разбили здесь лагерь и, главное, госпиталь, чтобы выхаживать все раненых, покалеченных и обожженных в битве при Мурдуре. Пациентом номер один был, конечно, атаман Платов.

В бою он получил тяжелейшее сотрясение мозга, ему требовался покой как минимум на месяц, и оставшиеся в живых полковники решительно отстранили его от командования, передав бразды правления моему бывшему командиру, Астахову.

Емельян Никитич обрадовался мне как родному. Ситуация была из разряда критических: армия была действительно разбита, потеряла почти всю артиллерию, обоз, частью разбежалась, частью укрылась в форте Рамнагра. Туда пробился в последнюю секунду полковник Карпов со своей артиллерийской ротой. Он же взял на себя командование обороной. Англичане действовали решительно, устремились к крепости, игнорируя мелкие отряды противника, наводнившие окрестности, и даже спрятавшихся казаков, но их ждал большой облом. Их обычная тактика в Индии заключалась в том, чтобы пробить в стене крепости брешь и взять ее решительным штурмом. Но они не сталкивались с разозлившимся полковником русской армии. Аким Акакиевич разместил свои единороги на стенах и не подпускал к ним близко противника. Лейку пришлось подводить к крепости траншеи по всем правилам осадной науки. Дело это долгое, особенно когда гарнизон не сидит сложа руки и полон решимости сопротивляться. Со стороны реки форт прикрывали наши канонерки, действуя настолько удачно, что у Лейка для штурма осталась только одна сторона крепости — противоположная Гангу. То есть об осаде ему пришлось забыть…

— А что же вы, казаки? — спросил я, пытаясь сообразить, что придумать в таких условиях. — Большие потери? Что намерены делать, как Карпова выручать?

— А что мы? Убитых с полтысячи, раненых вдвое больше, коней много растеряли, — будто оправдываясь, сказал Астахов. — Люди только в себя пришли, стыдно казакам стало. Решили действовать, как партизаны (1). Нападаем летучими отрядами, не даем фуражирам Лейка из лагеря нос высунуть. Они нынче за продуктами силами нескольких полков выходят. На таких уже напасть не выходит — супротив колонны казаки бессильны без орудия. Лагерь же вражеский нам никак не одолеть. Предлагал Карпову форт по воде покинуть, а он ни в какую.

— А что с махараджами, что с Сингхом?

— Маратхи в форте отсиживаются — если бы не Карпов, давно бы сбежали. А Сингх неподалеку, но на глаза не показывается. Очень они нас в бою подвели.

— Емельян Никитич, вы понимаете, что полностью отдали противнику инициативу? Нам отступать некуда. За спиной Калькутты, как англичане, не имеем. Выбор у нас простой — победа или смерть.

— Кхм? — крякнул Астахов и тяжело вздохнул. — Есть идеи, как нам повернуть в свою пользу? То, что ты и денег привез, и целую армию привел — это хорошо, но дальше-то что?

— Всем миром надо думать.

— Что ж, давай полковников на совет пригласим, покумекаем. Только учти — голова наша сильно прохудилась. Половина полковников выбыла из строя, — он хитро прищурился и добавил. — Главные недруги твои, Белов, Миронов… И прочие. Пришлось на полки сотников назначать. А среди них такой разговор пошел: был бы с нами Черехов, не случилось бы беды. Так что защитников у тебя прибавилось, а Дюжа всегда к тебе благоволил.

— А вы, Емельян Никитич? Вы на чьей стороне?

— А я на стороне Войска! — отрубил Астахов. — Мне его доверили, мне и о попечении думать. Об сбережении.

— Без победы нам не выжить.

— Вот ты это остальным и объясни.

Попытался. На совещании, устроенном временным атаманом, обнаружилось много новых лиц. И, как он предупредил, атмосфера была более дружеской в отношении меня, чем в прошлые разы. Никто не пытался меня построить — наоборот, благодарили за удачный поход, который в нынешних обстоятельствах как глоток свежего воздуха, дарующий надежду. Но крохотную — слишком болезненным вышло поражение в битве при Мурдуре.

Об этом высказались первыми уцелевшие полковники из старой гвардии. Общий смысл их заявлений сводился к тому, что нужно пробиваться обратно в Россию. Пушки из форта не вытащить, союзники не надежны — куда не кинь, всюду клин.

Я, потирая левую грудь — ребро, принявшее удар шпаги, продолжало побаливать, — не выдержал и начал жестко:

— У вас не хватает здравого смысла заглянуть в глаза правде. Мы в тысячах верст от родных станиц, кругом враги, чуждые нравы, опасная природа и никакой надежды на спасение, если мы не возьмемся за ум.

Резкие слова многих задели за живое. Один полковник — Нил Павлович Греков, из тех, кто поддерживал раньше Белого и Миронова — даже полез с обвинениями:

— Больно ты вспыльчивый, Петя. Чуть-что, начинаешь ерепениться. Не время задаваться, совсем не то время. Ты уже поверь мне на слово.

— Что-о? — неожиданно на него зашикали остальные. — Дело сотник говорит! Или как там его теперь величать — атаман туземного воинства?

Прозвучало без злобы, без издевки. Как приглашение к конструктивному диалогу. А что я? Я — завсегда! Чего попусту спорить.

Принялись прикидывать варианты. Постепенно начал