Атаман - Алексей Викторович Вязовский

Индийский поход. Атаман

Глава 1

Сикхи — это острый камень, рожденный рыхлой землей Пенджаба, обильно политой кровью. Это вызов исламу и индуизму, это суровые бойцы-язычники, объединившиеся в воинские сообщества мисали, это угроза Кабулу и Дели… Кто бы ни пытался мне объяснить, кто такие сикхи, неизменно запутывался в своих оценках. Само понятие сикхизм несло в себе столько противоречий, что десятилетия требовались, чтобы разобраться. Особенно если пытаться это сделать сквозь призму личности их вождя Ранджита Сингха — в рассказах его врагов, моих спутников, вырастала фигура гиганта-недомерка, полного всевозможных пороков, вроде пьянства и сладострастия, постоянно нарушающего главные заповеди всех гуру сикхского учения, но при этом сумевшего объединить тех, кто вдохновлялся личным самосовершенствованием и был исполнен религиозного рвения, тех, кто привык жить с меча. Они подчинились ему, склонили свои гордые головы перед его внутренней силой…

Как такое возможно⁈

Я успокаивал себя мыслью, что вся эта путаница, эта непостижимость потенциального союзника привычными мне оценками — всего лишь часть одной огромной кометы по имени Индия. Она летела сквозь века — сверкающая, пряная, загадочная, ни на что не похожая, экзотичная для пришельцев, притягательная и отталкивающая. Мне было понятно, что постичь ее до конца мне не дано, что я так или иначе многое пойму неправильно, искаженно, что сикхи — это всего лишь одна грань многогранного индийского кристалла. Яркие одежды, странные захватывающие танцы, полные чувственности и эротизма, необычная еда, броская вызывающая эстетика, многообразие типажей, сочетание несочетаемого, блеск и нищета, спаянные воедино, сгорающие на кострах вдовы… Буйные краски природы словно наложили свой отпечаток на жителей Индостана, только здесь могло родиться такое безумие разных начал.

Все это ждало меня за Хайберским проходом — длинным извивающимся ущельем, то расширяющимся до размеров приличной долины, то превращающегося в узкую щель. Я, словно младенец, протискивался сквозь лоно, чтобы заново родиться, чтобы увидеть новый свет, новый сказочный ослепительный мир. Позади оставался старый, исламский — суровый, но понятный, отчасти примитивный, но логичный. Аскетичный, догматичный, фанатичный, со множеством ограничений и правил, с жестоким отношением к женщине, с неприятием кафиров — он был для меня если не открытой книгой, то, как минимум, постижим. Чего не скажешь об Индии, в которую я так стремился.

Хайбер… Зона племен, знакомая мне не понаслышке. Чистилище? Помниться, Махмуд-шах, напутствуя меня, обозвал его жителей, афридиев, жуткими разбойниками.

— Они никогда не убивают проезжающих через их земли, только раздевают догола, — рассказывал мне Абдурахман, командир отряда баракзаев, которые входили в мой эскорт. — Купцы об этом знают и приспособились к этой традиции. В землях Пешавара покупают клячу и лохмотья, едут через ущелье и безропотно дают себя ограбить до нитки, в то время как их товар следует в обход. Небольшие издержки, чтобы облегчить себе трудную дорогу.

Не убивают? Окружающая меня картина доказывала обратное. Как только мы въехали в самый проход, вдоль дороги пошли колья на небольших насыпях со страшным украшением — с отрубленными головами. С них свисали при жизни ухоженные, а сейчас напоминавшие банную мочалку бороды и настолько длинные спутанные волосы, что их кончики достигали земли, несмотря на высоту шестов. Жуткая мини-колоннада, этакие дорожные столбики, мимо которых я двигался не в силах отвести взгляда. Это зрелище мне показалось более впечатляющим, чем пирамида из отрубленных голов на Регистане Бухары.

— А вот и сайки (1)! — со смехом сообщил мне баракзай, указывая на «украшения» кольев.

— Почему у них такие длинные волосы и бороды? — нашел я в себе силы, чтобы задать вопрос.

— Ты не знаешь? — удивился пуштун. — И про их пять «К» не слышал?

— Нет, — хрипло выдавил я из себя, стараясь пореже дышать — здесь уже изрядно воняло мертвечиной, а на окружающих скалах расселись потревоженные нами стервятники.

Баракзай начал с удовольствием перечислять, пользуясь возможностью блеснуть знаниями:

— Кеш — нетронутые с рождения волосы, настоящие сикхи никогда не стригут волосы, усы и бороду. Кангха — особый гребень для укладки этих волос. Кара — стальной или железный браслет на правом запястье. Качх — штаны выше колен. Кирпан — ритуальный нож разного размера, от небольшого до длинного меча. Сайки считают, что без этим пяти неизменных атрибутов, а также без их тюрбана нельзя достичь Бога. Язычники, что с них взять!

Кирпан? Такой нож завалялся в моем багаже. Я не забыл совета мастера-булатника из Хивы постараться вернуть ритуальный кинжал семье, которой он принадлежал. Да только как это сделать? Не будешь же приставать к каждому сикху с вопросом: «простите, это не вы ножичек обронили?».

— Смотрю ты, Абдурахман, неплохо знаком с нравами народа Пенджаба, — польстил я сотнику баракзаев.

— Сайки не народ. Скорее его часть. Те, кто принял учение и священную книгу. Да еще и вступил в один из их двенадцати орденов-мисали.

— То есть, сикхом-сайком может быть только воин?

Я сильно сжал колени и натянул повод — пугаясь запаха и голов, подо мной начал волноваться конь.

— Может, и крестьянин, но тут точно утверждать не буду. Сам понимаешь: мы с воинами только сталкивались. Вроде, у них есть еще деление на непосвященных и посвященных…

— Как я понимаю, вы, пуштуны, постоянно в набеги ходили на сикхов, отсюда и твои познания?

— В набеги? Бери выше! Мы на Дели ходили не так давно и не раз. И даже его захватывали. А кто владеет Дели, тот владеет Индией!

Абдурахман выдал очередную непонятную мне сентенцию, но я переспрашивать не стал. Меня отвлекли появившиеся на отвесных скалах прохода пуштунские воины с длинными ружьями-джезайлами. Вдвое тяжелее мушкетов, крупнокалиберные и дальнобойные, эти ружья отлично подходили для засад и обстрелов в горной местности, несмотря на примитивный фитильный замок. Видимо, это были те самые пуштуны-афридии, которые на всех плевали, занимались своим разбойным промыслом и сейчас неплохо пощипали сикхов, судя по впечатляющей коллекции отрубленных голов, выставленных на всеобщее обозрение. Наряженные в белые балахоны, в чалмах и простых тюбетейках, горцы, не мигая, безмолвно, недвижимо разглядывали проезжавший мимо отряд. Застывшие статуи. От которых можно ожидать чего угодно, когда отомрут.

Баракзай нервно оглянулся.

— Пусть твои нукеры, Пьётр-юзбаши, поплотнее тебя окружат. С этих безумцев станется пальнуть в тебя, а я не хочу отвечать головой перед Махмуд-шахом за твою смерть. Теперь понял, почему я настоял, чтобы