Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik

— А наши псы? — прищурился я.

— У нас их всего два. Старый… и ещё старше, — усмехнулся воевода. — Они из будки выходят только по чётным четвергам, если нет дождя, снега, ветра и тоски по молодости. Так что ко двору придётся этот Аргумент.

Пёс, услышав своё потенциальное имя, повернул к нам голову и глубоко, почти с философским укором, вздохнул. Выдох был насыщенный, как у человека, который уже понял, что его жизнь снова меняется, опять без его согласия. Но уже в лучшую сторону.

— Всё он понимает, — произнёс Зубов, будто читал мои мысли, а, может, и читал. — Забирайте. Если начнёт дурить, то дайте знать. Я его возьму на исправление. Быстро обучу вежливости.

Пёс, не дожидаясь дополнительных обсуждений, медленно поднялся на лапы, отряхнулся и направился к нам. Шёл, не торопясь, с достоинством. Подошёл ко мне, остановился, наклонил голову и снова вздохнул.

— Что ж… вот и Аргумент, — сказал я, протягивая руку и осторожно проводя пальцами между ушами животного

Пёс фыркнул, как будто соглашаясь. И потрусил за нами.

Глава 11

Важности

Мы с Морозовым вышли с подворья, оставив позади ворота, которые теперь лежали где-то в стороне, как воспоминание о неудавшемся гостеприимстве. Воздух был влажным ароматом промокшей травы и свежей земли. Где-то позади, с крыши дома, лениво постукивали редкие капли. Небо всё ещё хмурилось, но в его серой, плотной тяжести уже чувствовалась надежда на прояснение.

Я подошёл к машине, открыл заднюю дверь и обернулся к Аргументу. Пёс стоял рядом, молча, с внимательным и чуть недоверчивым взглядом, будто ещё взвешивал, с кем он теперь. Я сделал приглашающий жест ладонью. Аргумент тявкнул негромко, но с тем тоном, в котором уже проскальзывало: «Ладно, посмотрим, что вы за люди». Потом неспешно подошёл к машине и, не суетясь, с истинным чувством собственного достоинства, запрыгнул на заднее сиденье. Ни суеты, ни грязных лап на обивке — всё аккуратно, будто он всегда ездил именно так.

— Настоящий полковник, — хмыкнул Морозов, наблюдая, как я закрываю за псом дверь. — Только погон не хватает и удостоверения с гербом.

Я усмехнулся и, бросив последний взгляд на опустевшее крыльцо, сел на переднее пассажирское сиденье.

Морозов обошёл авто, сел за руль, повернул ключ в замке зажигания. Двигатель отозвался глухим урчанием.

Мы медленно выехали на дорогу. Мокрый асфальт мягко поблёскивал в свете фонарей.

— Куда дальше, мастер-князь? — уточнил воевода, мельком глянув на меня.

— Домой, — ответил я и откинулся на спинку, позволяя телу чуть расслабиться.

Машина шуршала по мокрому покрытию, дождь стучал по крыше, не торопясь, как бы напоминая, что вечер ещё не закончился. За окном плыли силуэты домов. В их окнах уже горел уютный свет, где-то мелькали тени, в которых угадывались семьи, ужин, покой… всё то, что нам пока только снилось.

Я прикрыл глаза. Не полностью, а так, чтобы оказаться где-то между. Между дорогой и сном, между событиями дня и тишиной, которую они оставили после себя.

— Одного не понимаю, мастер-князь, — послышался вдруг голос Морозова, чуть тише обычного, будто он не хотел мешать дождю. — Как вы прознали про то, что ваш предшественник выделял деньги на содержание Рыбнадзора? Не припомню, чтобы вы это упоминали.

Я не сразу ответил. Улыбнулся лениво, почти про себя, и с тем же усталым теплом сказал:

— Это было только моё предположение. Просто… мне не верится, что старый князь не заботился о вверенном ему крае. Такой человек не мог оставить реки без рыбы, а людей без надежды. А если деньги куда-то исчезли, значит, их сначала выделили.

— А я-то полагал, вы скверно думаете о старом князе, — пробормотал Морозов, глядя на дорогу, но, судя по тону, адресуя слова мне. — Наверняка заметили, в каком состоянии край… и решили, что до вас тут никто ничего не делал.

Я повернул голову и посмотрел на него. Он держал руль крепко, пальцы плотно сжимали кожаную обивку, и видно было, что сам не очень хочет развивать тему. Но взгляд его говорил больше, чем слова: в нём была та самая внутренняя борьба между желанием оправдать и невозможностью не видеть очевидное.

Он не ждал от меня ответа. Только выдохнул и заговорил глухим голосом, в котором была усталость и тоска:

— Старик… не умел быть дипломатичным с людьми. За долгие годы он больше полагался на нечисть. Им не нужно было протоколы подписывать и акты составлять. Достаточно было просто договориться на словах. Вот с кем у него всё было просто. Нечисть его уважала. Считали почти своим. Даже Иволгин порой отправлял ему ягоды через лесовиков. А это, знаете ли, не просто вежливость. Это знак. Уважение. Такое и за сто аудиенций не вымолишь, если не свой.

На заднем сиденье что-то шевельнулось: Аргумент приподнял голову и внимательно посмотрел вперёд, будто почувствовал перемену в тоне. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Пёс явно уловил, что разговор касается вещей серьёзных.

— Это я уже понял, — кивнул я, откинувшись на спинку.

— А вот с людьми князь не ладил, — продолжил Морозов после короткой паузы, в которой, казалось, сам решал, стоит ли дальше говорить. — Каждый приезжий из столицы получал у него холодный приём. А то и вовсе никакого. Последний раз, помню, к нам прикатывал проверяющий по делам распределения ресурсов… так и не смог с князем повидаться. Потому как тот, — Морозов скосил на меня взгляд, — следил, чтобы на русальей неделе никого не утопили без особой на то нужды.

— Дело важное, — кивнул я, вполне серьёзно. В таких местах недооценка русалочьих намерений могла закончиться трагедией и служебным расследованием.

— Он мог бы поручить это мне, — не без укоризны продолжил воевода, — но однажды признался, что не в силах видеть эти чиновничьи рожи с пустыми глазами. Не хочет жать их липкие ладони. Так и сказал: я, Володя, слишком стар для всего этого цирка.

— Но это тоже часть работы, — вздохнул я и посмотрел в окно. За стеклом в приглушённом свете фар плыли мокрые деревья, будто сами склонились к земле, устав от вечного стояния.

На заднем сиденье Аргумент уткнулся мордой в стекло и следил за пейзажем с видом, в котором читалась философская отрешённость.

— К концу жизни старик стал совсем плох, —