Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik

Медведев. Книга 3. Княжество

Глава 1

Возвращение домой

Я вышел из здания управы когда над площадью уже зажигались первые фонари, отбрасывая золотые пятна света на каменную мостовую. В воздухе чувствовалась прохлада: лёгкий ветерок трепал ветви лип, и город, наконец, выдыхал после суетного дня. Торговые ряды пустели, последние прилавки закрывались скрипом ставен. Только вдалеке ещё слышались голоса торговцев, которые торопились распродать остатки товара. Да где-то в стороне смеялись и переговаривались какие-то мальчишки. Их голоса эхом отскакивали от стен домов.

Морозов ждал меня у крыльца, прислонившись к капоту машины и скрестив руки на груди. Он стоял спокойно, никуда не торопясь, словно всё происходящее укладывалось в его личное расписание.

— Ну как прошла встреча? — уточнил он, когда я спустился по ступеням и подошёл ближе.

— Посмотрим, — ответил я без лишних эмоций. — Но по первым впечатлениям всё прошло хорошо.

Морозов слегка приподнял бровь, мельком взглянув на меня, и одобрительно хмыкнул.

Я открыл дверь, сел в машину. От приоткрытого окна тянуло прохладой и лёгким ароматом липовой аллеи. Свежим, чуть сладким, как напоминание о том, что не всё в этом дне пахло тревогой и бумагами.

Морозов обошёл авто, опустил плечи, уселся за руль с привычной неторопливостью, будто и не уходил отсюда вовсе. Завёл двигатель, мягко заурчавший под капотом.

— Куда дальше? — спросил он, глядя вперёд

— Домой, — устало ответил я и откинулся на спинку сиденья.

Морозов кивнул, не добавляя ни слова, будто и сам знал: дом сейчас лучшее место из возможных Машина выехала на дорогу, колёса мягко зашуршали по асфальту. И я позволил себе выдохнуть. Сегодня было сделано достаточно.

Снаружи тянулся переливающийся огнями город. В окнах домов зажигались жёлтые огоньки. Тени прохожих в свете уличных фонарей вытягивались вдоль стен длинными, неровными силуэтами, словно руки, скользящие в темноту. На перекрёстках слышался смех молодёжи, а над крышами уже загорелись первые звёзды. Вдали над рекой с Портовой стороны поднимался лёгкий туман.

Я начал понемногу проваливаться в дрему, когда Морозов вдруг заговорил, не отрывая взгляда от дороги:

— Есть у нас свежие пересуды. На окраине собаки повадились выть по ночам. Несколько домов сразу. В одно и то же время. Люди, понятное дело, насторожились.

Он замолчал на пару секунд, дал словам улечься, а потом продолжил чуть тише:

— Говорят, к худу. Дескать, перед бедой такое бывает. Старики особенно разошлись: вспоминают, как перед паводком в сорок седьмом тоже так выли. И перед пожаром в порту в восьмидесятом году.

Я посмотрел в окно не отвечая. Но Морозов и не ждал отклика.

— Думаю, — произнёс он задумчиво, — что дело не в погоде и не в луне. Собаки слышат то, что человеку не земетно. Протяжный, глухой зов. Такой, что уши у нас его не ловят, а у псов от него аж шерсть дыбом встаёт.

Он повернул голову, коротко взглянул на меня и добавил негромко:

— Это Власов. Тот, который остался в лесу. У Иволгина. Ещё не зверь, но уже и не совсем человек. Вот и воет. Тянется… то ли назад, то ли вперёд. Сам, может, и не понимает. А собаки чуют.

Машина свернула с главной дороги на аллею. Липы шелестели за окнами, как будто соглашались. Я ничего не сказал. Потому что понимал: Власов ещё не ушёл окончательно. И, возможно, что-то всё ещё зовёт его домой.

А еще я поймал себя на мысли, что, пожалуй, этой ночью попрошу Никифора не открывать ставни. Чтобы не слышать слишком отчетливо, если вдруг и наши дворовые собаки начнут выть в ту же сторону.

Машина плавно вильнула на повороте, и Морозов, не торопясь, перевёл взгляд на меня, будто вдруг вспомнил ещё одну историю, достойную упоминания.

— Кстати, — начал он с той самой интонацией, которую обычно выбирают для баек за вечерним чаем, — есть у нас ещё один слух. Про девиц в белом.

Я насторожился:

— В каком смысле?

Морозов хмыкнул.

— А в прямом. Хмельные рыбаки с Костяной отмели клянутся, что видели на рассвете в тумане, как по берегу плясали девки в белых сарафанах. Не одна-две, а с дюжину, говорят. С распущенными волосами и босыми ногами. Ну, всё как положено по их пьяной логике.

— И решили, что это… — начал я, но он опередил:

— Русалки. Конечно. А кто ещё у нас пляшет под утро на голой земле? Люди у нас просты: раз босые танцуют в тумане, то русалки. Ну, а если ещё и хоровод водят, то значит точно за мужиками пришли.

Я покачал головой:

— И что, поверили?

— Женщины — да. Причём с таким рвением, что к выходным в некоторых домах объявили комендантский час. Рыбалку отменили. Одну лодку даже под замок убрали, чтоб соблазна у мужиков не было.

Он едва заметно улыбнулся и продолжил:

— Один особенно рьяный рыбак, Фёдор с Ольховки, попытался сбежать через окно на веранде. У него уже и удочка за поясом была, и сапоги на ногах. Говорят, даже до калитки добежал.

Я приподнял бровь:

— И что, ушёл?

— Ага, ушёл, — скривился Морозов. — Веником по спине выхватил. Супружница его догнала. Отходила так, что потом, окосевший от такого унижения Фёдор заявил, что жена у него ведьма. Собирался жалобу писать в Синод, чтобы провели проверку на колдовство.

Я усмехнулся:

— И что, написал?

— Да куда там, — отмахнулся воевода. — Это он думал, что сделает. А потом трезвый рассчёт взял верх. Или страх. Тут уж кто как скажет. Но на рыбалку больше не рвется. Даже на улицу не выходит. Живёт тише воды. Может, ждет пока синяки сойдут.

— Значит, всё-таки решил послушаться супругу, — усмехнулся я.

— Скорее всего, да, — кивнул Морозов. — У тёщи, говорят, веник был тяжелее.

Мы оба засмеялись. Тихо, беззлобно, словно разделяя эту местечковую, но жизненную историю.

А потом Морозов, уже чуть серьёзнее, добавил:

— Но всё-таки странно. Русалки, если и появляются, то не на рассвете. Да и к пьянчужкам, которые на рыбалку ходят только до ближайшей пивной, они равнодушны. Не тот контингент. Русалки на своей неделе выбирают молодых и крепких. Тех, кого не стыдно потом подружкам на донышке реки показать.

Я задумался.

— Полагаете,