Зверь - Кармен Мола
— Ты спросил у своих, не было ли золотых эмблем в горле у других девочек?
— Хочешь навести полицию на мысль, что я и есть убийца, или, того хуже, что собираюсь обвинить кого-то из коллег в краже? И не подумаю ничего у них спрашивать. Когда кто-то спрашивает меня о твоей статье, я всех уверяю, что это брехня, а Зверь на самом деле — это медведь. Или олень с физиономией светского франта.
— Хорошо, не спрашивай. Просто держи ухо востро и слушай, что вокруг говорят. Возможно, у них есть какие-то догадки о том, как именно девочек убивают или что значит эта эмблема.
— Я читал в газете описание. Ты просто фантазируешь и поддерживаешь бредни той женщины. Той, чья дочка умерла в Париже и «чье имя редакция предпочитает не разглашать из соображений безопасности». Угораздило же Морентина такое напечатать!
Диего утомило тупое упрямство Доносо. Какая мать будет лгать о гибели своей дочери? Он попытался описать приятелю Гриси, посвятил в детали, которые не попали в статью, упомянул и об особой ауре актрисы, чья красота постепенно меркнет, подобно красоте римских статуй, забытых на долгие века, но сохраняющих свое великолепие, несмотря на то что их почти поглотила растительность. Не желая лгать другу, он упомянул и о запахе перегара и о сбивчивой, с недомолвками, речи несчастной матери.
— Значит, ты написал статью, поверив словам алкоголички.
— Если бы ты ее знал, то не говорил бы так. Гриси вынесла столько, что и представить себе нельзя.
— Ясно. Что ж, тогда познакомь меня с ней. Если жизнь меня чему-то и научила, так это видеть, когда женщина врет.
Доносо слегка нажал указательным пальцем на повязку, закрывавшую пустую глазницу, а затем снова начал разглагольствовать о том, насколько двуличны особы женского пола. Диего перестал его слушать — он наизусть знал все претензии, которые его приятель предъявлял дамам с тех пор, как его обманула жена и он подрался на той дурацкой дуэли.
Разве можно рассказать такому человеку о свидании с Аной Кастелар, случившемся две пятницы назад? Доносо сразу начнет изрекать зловещие пророчества — например, о трагическом конце, который неминуемо ожидает Диего. Он давно утратил веру в чистую любовь, которую воспевают в романах. И конечно, не сможет понять, что одно присутствие женщины, одна лишь мысль о ней заставляет быстрее бежать кровь по венам, вызывает дрожь, и ты чувствуешь то, чего не описать словами, — истинное, неподдельное счастье.
— Как ты не понимаешь, Диего? Я просто хочу защитить тебя, избавить от неприятностей.
Доносо глотнул алкоголя. Он знал, что, если начнет вспоминать о жене, тут же провалится в бездонный колодец обиды, до которой никому, кроме него, дела нет. Поэтому он заставил себя вернуться к разговору о Гриси.
— Она сказала, что играет в Театро-де-ла-Крус, — вдруг вспомнил Диего. — Давай к ней сходим. Поговорим. Если ты и после этого скажешь, что она лжет, возможно, я подумаю и перестану писать о Звере.
Доносо согласился. Он пошел бы на что угодно, лишь бы поскорей вернуть себе товарища по ночным пирушкам.
22
____
Во время работы лучше ни о чем не думать. Лусия провела в публичном доме на улице Клавель всего две недели, но уже знала, как добиться, чтобы клиент обратил на нее внимание и пригласил подняться в комнату — помимо китайской, в заведении было две римские, одна мавританская и две самые обычные, — и, наоборот, как следует вести себя, чтобы особенно неприятный клиент заинтересовался кем-нибудь другим. Иногда Хосефа посылала за Лусией служанку, и тогда она спускалась в зеленую гостиную, ту самую, где состоялось их знакомство и где теперь они вместе пили чай. Лусии этот напиток не нравился, но мадам утверждала, что пить надо именно его. Она прививала Лусии хорошие манеры и без конца одергивала: не сутулься, выпрямись, держи чашку правильно, не набрасывайся на пирожные так, словно никогда их не ела…
— Но я действительно никогда их не ела!
— Неважно. Этого никто не должен заметить.
Глядя на Лусию, Львица невольно вспоминала маленькую дикарку, какой была сама, когда приехала в Мадрид. Существо, озабоченное тем, как выжить, а не тем, как жить. Хосефа знала, что и Лусия попала в похожие обстоятельства: осталась сиротой с младшей сестрой на руках. Все равно что, не умея плавать, оказаться в открытом море и отчаянно молотить руками, чтобы только не пойти ко дну. В голове Хосефы начал вырисовываться план: нужно научить девочку плавать. Она поможет ей добиться такого положения, когда человека не мучают ночные кошмары от голода и страха.
Хосефа отлично понимала, что многие презирают ее занятие — продавать женщин, как овец. Слыша злые или насмешливые слова из уст церковников и жен знатных сеньоров, она вскипала от злости на этих лицемеров: чем еще зарабатывать на хлеб и кров неимущим горожанкам? Сами священнослужители и представители благородных семейств отворачивались от таких, как Лусия, выпихивали их за городскую стену, чтобы те не создавали неудобств. А она, Хосефа, нашла способ зарабатывать на всеми осуждаемой потребности в плотской любви, на необходимости чувствовать себя желанным. Именно по этой причине каждый день в ее дом на улице Клавель тянулись вереницы мужчин, готовых платить за иллюзию, будто они кому-то нужны. Иногда Хосефа даже пыталась убедить себя, что дает проституткам определенную власть над мужчинами, обеспечивает им ведущую роль. Она никогда не позволяла клиентам унижать и третировать девушек. В ее заведении девушки были на первом месте. Но в глубине души Львица понимала, что это обман: их профессия была тяжелой, а первые шаги на этом пути ранили. Девушки никогда не бывали полностью в безопасности. Они находились на низшей ступени социальной лестницы. Ниже стояли только те, кому приходилось работать на улице. Они, как домашний скот, удовлетворяли голод богачей. Почти любая участь завиднее, чем удел женщины, вынужденной продавать свое тело в публичном доме… Что уж говорить об обеспеченной жизни в браке или о честном труде, за который платят достаточно, чтобы ты не испытывала нужды. Но подобные замужество и работа почти так же недосягаемы, как американский берег. Львица смотрела на Лусию, все еще остававшуюся дикаркой: рыжие волосы растрепались, упали на глаза… Жизнь в конце концов приручит ее, подумала Хосефа.
— Подбери волосы и запахни пеньюар. Не нужно раньше времени демонстрировать клиентам то, за чем они пришли.
Львица подошла к секретеру, открыла маленький ящик и достала из него серебряную булавку с фарфоровой головкой. Она протянула ее Лусии, чтобы та заколола края пеньюара. Хосефа не сказала, что эту булавку ей подарила предыдущая Львица, Сабрина, научившая ее иначе относиться к себе, воспитавшая ее такой, какой она стала. Теперь пришла ее очередь сделать то же самое для Лусии. У них еще будет время поговорить о Сабрине и о том, насколько дорога Хосефе эта булавка.
Лусия вышла из зеленой гостиной и вернулась к работе.
Остальным женщинам не нравилось, что Лусия стала любимицей Львицы, особенно Дельфине, которая исполняла в доме роль экономки. Впрочем, сейчас у нее не было ни времени, ни желания соперничать с Рыжей, как представляли Лусию клиентам. Прошло уже два дня, а о Хуане не было ни слуху ни духу, Дельфину душило отчаяние. Она часами бегала по улицам, прижимая к груди тряпичную куклу Хуаны, и расспрашивала людей в надежде, что хоть кто-нибудь видел ее дочь. Львица отнеслась к ней сочувственно и освободила от большей части работы.
Лусия быстро обучалась, и ни один новый клиент не причинил ей таких страданий, как Могильщик. Она научилась с помощью силы воображения покидать стены борделя и мысленно
