Зверь - Кармен Мола

— Я знаю, где ты работаешь.

Несколько секунд потрясенная Лусия молчала.

— Я тебя выследила. Мама хотела, чтобы ты стирала в реке.

— Мама умерла, а на реке мне не заработать на двоих.

— Если я достану денег, ты перестанешь туда ходить?

— Ты? Интересно, как же?

— Я ходила закладывать перстень.

— Закладывать? Ты с ума сошла! Он же краденый.

— Я его не заложила. Там была сеньора де Вильяфранка, и я отдала его ей; она поможет получить за него кучу денег.

— Зачем ты отдала перстень? Она же его прикарманит. Какая ты глупая!

— Она богатая, ей деньги не нужны.

— А что она делала в ломбарде? Думаешь, богачи ходят в такие места? Она хотела украсть у тебя перстень, а ты сама его отдала.

— Неправда!

Лусия схватила Клару за плечи и начала трясти, повысив голос:

— Никому нельзя доверять! Слышишь? Никому!

— Мне больно, — прошептала Клара, на глазах у нее выступили слезы.

— И не смей говорить мне, чтобы я не ходила в тот дом. Я знаю, что для нас обеих лучше. Ты понятия не имеешь, что с нами может случиться, если мы останемся в городе, да еще без гроша в кармане.

Наконец Лусия отпустила сестру. Клара потерла плечи. Завтра на них появятся синяки.

— Все для тебя делаю, а ты еще меня и судишь. Неблагодарная! Хочется плюнуть на все и уйти.

— Я сама уйду. — Клара с гордым видом поднялась на ноги.

— Куда это ты собралась?

— Не стану тебе отвечать!

Пройдя через фабричный двор, она направилась к воротам.

— Клара! — крикнула Лусия.

Но сестра даже не обернулась. Она исчезла в ночной темноте.

Газовый фонарь освещал вывеску магазина пиротехники сеньора Александра. Клара направилась к нему, привлеченная ярким светом. После недавних дождей лужи еще не высохли, шагать приходилось осторожно. Клара не знала, куда идти: наверное, побродит немного по центру города, а потом устроится на ночлег в каком-нибудь пустом дворе или в притворе церкви. Она спустилась по сумрачной улице. Тишину нарушал только звук ее шагов да редкий лай собак вдалеке. Скоро зазвонят колокола, с незапамятных времен отмеряющие в Мадриде каждый час.

Клара уже почти миновала лавочку скрипичных дел мастера, когда вдруг сообразила, что уже пару дней никого там не видела — возможно, хозяин подхватил холеру. А место неплохое: можно укрыться на ночь среди лютней и скрипок. Девочка внимательно осмотрела витрину: задвинутая в угол виола да гамба, испанская гитара… В полумраке за стеклом можно было различить кожаный саквояж рядом с тряпкой, перепачканной дегтем. Внутри двигалась какая-то тень; по крайней мере, так показалось Кларе. Но уже в следующее мгновение ее пронзила догадка: а что, если это отражение того, кто подкрадывается к ней сзади? Она резко обернулась. Ей показалось, что она заметила край черного плаща, скрывшегося за углом. Он лишь промелькнул, но этого оказалось достаточно, чтобы она пришла в ужас.

Клара помчалась на спичечную фабрику. Она была уверена, что кто-то преследует ее, но оборачиваться не стала: на это не было ни одной лишней секунды. Она шлепала по лужам, удивляясь, почему их так много. Он слышала свое учащенное дыхание, стук сердца, а еще — как невероятно громко шуршит плащ ее преследователя.

Подбежав к ограде фабрики, Клара поняла, что придется лезть через нее — добраться до ворот она не успеет. В одном месте из ограды выступал камень — он послужил ей ступенькой. Клара перевалилась через край стены и рухнула на груду опилок. Она вся исцарапалась, но наконец почувствовала себя в безопасности. Пройдя по галерее с арабским кессонным потолком, она оказалась во дворе с портиком, под которым уже устроилась на ночлег и пыталась заснуть Лусия. Педро и Мария бодрствовали у колодца возле сына, метавшегося в жару. Клара прижалась к сестре, сердце, готовое выскочить из груди, бешено колотилось.

— Мне страшно.

— Иди сюда. — Лусия обернулась и покрыла ее лицо поцелуями.

— Я хочу, чтобы мы никогда не расставались.

Лусия продолжала целовать сестру — в щеку, в лоб, в глаза, в нос…

— Ты не бросишь меня? — с надеждой спросила Клара.

— Никогда.

Они крепко обнялись, и сон постепенно сморил их. Через несколько часов они проснулись от громкого плача Марии:

— Сыночек мой!

Мария качала мальчика на руках, но не могла вернуть его к жизни. Педро в ярости сорвал пиявок с тела Луисина и принялся яростно топтать их. На землю брызнула кровь — кровь его сына.

— Пожалуйста, расскажи мне сказку, — прошептала Клара, зажмурившись.

Но даже плотно сомкнутые веки не смогли удержать слез.

21

____

В тот день — день Пресвятой Девы Марии Кармельской — впервые за три месяца существования «Эко дель комерсио» на первую страницу газеты попала статья об убийстве. Именно ее заголовок выкрикивали мальчишки-газетчики, нанятые, чтобы бегать по всему Мадриду, от одного кафе к другому, от одной площади к другой.

— Преступления Зверя! Преступления Зверя! Убийство четырех девочек в Мадриде… Преступления Зверя!

Рассказ Гриси о гибели ее дочери в Париже сломил сопротивление Аугусто Морентина. Улику — эмблему, которую обнаружили в горле Берты, — в сочетании с информацией о таком же преступлении, совершенном во французской столице, издатель проигнорировать не смог. Он признал, что совершил ошибку, отказавшись публиковать хронику Диего: без сомнения, в Мадриде орудует убийца, и предупредить горожан об опасности — первый долг журналиста. Впрочем, подготовить новость к печати оказалось не так-то просто. И дело было не в статье, написанной Диего и претерпевшей лишь незначительные изменения, а в ее заголовке.

Все предложенные варианты издатель счел слишком скандальными. Гриси побрела домой по безлюдным городским улицам, а оба газетчика продолжили спор в кабинете Морентина. Из окна Диего видел, как актриса, сутулясь и пошатываясь, удаляется, растворяясь в темноте. Гриси почти слово в слово повторила Морентину то, что рассказала Диего на улице Фукарес, но сейчас, глядя ей вслед, репортер вдруг вспомнил нерешительные жесты, незаконченные, повисшие в воздухе фразы, которые он объяснял себе расшатанными нервами женщины и ее пристрастием к алкоголю. Теперь же он вдруг подумал: а что, если Гриси знает больше, чем говорит? Что, если она то и дело прерывала свой рассказ потому, что боялась сказать лишнее?

— «Расчлененные девочки»? «Четвертованные дочери Мадрида»? Это не памфлет, Диего, это серьезная журналистика.

Морентин разрешил Диего подписать статью как обычно: «Дерзкий Кот». Диего вовсе не стремился стать таким же знаменитым, как Ларра, подписывавший свои статьи в газете «Бедный болтун» звучным псевдонимом «Фигаро». Он лишь хотел, чтобы о гибели Берты и других девочек не забывали. Имел он и более прозаический интерес: гонорар за статью поможет погасить долг за квартиру. Если он добьется от Морентина, чтобы тот публиковал его материалы регулярно, то уже через неделю сможет рассчитаться с хозяйкой. Информацию нужно давать постепенно, не стоит вываливать на публику все новости сразу. И дело тут не столько в количестве статей и, соответственно, гонораров, сколько в том, что власти нельзя оставлять в покое. Как только перестанешь на них наседать, и поиски убийцы прекратятся.

По той же причине на следующий день после выхода первой статьи Диего встретился с Доносо Галем в «Таверне дядюшки Макаки» на улице Лавапиес, давшей название всему району. Диего хотел узнать, что уже известно полиции. Было еще довольно рано, колокола не пробили полдень, но Доносо уже успел выпить пару рюмок, и язык у него слегка заплетался.

— Мне никто ничего не рассказывает, я ведь изгой. Да и вообще, забудь ты про этих девчонок и Зверя… У меня есть несколько реалов, а у тебя сегодня вечером — шанс попасть вместе со мной в дом на Баркильо. Или в заведение Львицы.

«Таверна дядюшки Макаки» была также излюбленным местом Луиса Канделаса. Именно здесь Диего однажды услышал рассказ разбойника о его любовной связи с торговкой апельсинами Лолой, по слухам, одной из фавориток покойного Фердинанда VII. Луиса что-то давно не было видно — поговаривали,