Дикие питомцы - Медланд Амбер

А в конце марта всех четверых оправдали. Читая это, Нэнси непонимающе щурилась. Я хотела было что-то сказать, но тут она убежала в ванную, и там ее вывернуло.

В итоге я тоже стала читать про этот случай. Пэдди Джексон объявил, что подаст в суд на любого, кто посмеет назвать его насильником. Я послала Нэнси ссылку на ролик с Ютьюба, где толпы на улицах Белфаста и Дублина скандируют: «Засуди меня, Пэдди!» А еще кинула статью, где говорилось, что всех этих парней выкинули из команды. Она не ответила. Но сообщения в Вотсапе перечитала несколько раз.

В начале апреля она где-то подцепила глазную инфекцию. Читать ей наверняка было больно. Я спросила, не принести ли ей что-нибудь из аптеки. А она, кажется, расстроилась, что я заметила ее распухшие веки и гной в уголках глаз. Мы как раз ехали в автобусе на другой конец города, когда она дочитала «Шесть детей» Марка Форда и сунула тонкую книжечку в синей бумажной обложке мне.

В заголовке отсылка к Уитмену. Он утверждал, что у него шестеро детей, разбросанных по всем Соединенным Штатам. Конечно, это неправда. Но тебе это никого не напоминает?

Я постаралась изобразить безразличие. Эзра на такое не способен.

Еще как способен, воскликнула она. Он бы очень логично обосновал существование вселенной, где подобное поведение приемлемо.

Нэнси постоянно так делает. Обижает меня, а потом прикидывается, что это для моего же блага, что так она учит меня уму-разуму. С тех пор мы стараемся не говорить про Эзру – так же как про политику, – чтобы не пересечь грань.

Эзра опаздывает. Дурная была идея встречаться на Таймс-сквер. Включив телефон, вижу сообщение от Нэнси: Как романтично. Звоню Эзре, но попадаю на автоответчик, и к горлу подступает тошнота. Утром я съела ролл с сыром и яйцом. Правда, и сыр, и яйцо я из него вытрясла.

На Таймс-сквер пахнет горячим асфальтом и сахарной ватой. Я стою на скамейке посреди перекрестка и вглядываюсь в толпу. Вдруг какой-то парень с бритой головой хватает меня за ногу, и я от неожиданности отпинываю его руку.

Ну и манеры, говорит Эзра.

Я спрыгиваю на тротуар и обнимаю его. А я-то пыталась разглядеть в толпе твои волосы.

Он не целует меня. А объятия превращает во что-то вроде захвата за шею. Чтобы скрыть смущение, я выворачиваюсь и глажу его по лысой голове.

Ой, я думала, будет колоться. А она гладкая.

На мне черное платье, которое льнет ко мне, как мокрый шелк. Эзра вглядывается в огни автомобилей, а я жадно изучаю его лицо. До сих пор мне доводилось видеть его макушку, только когда его голова находилась у меня между ног.

Интересно, Нэнси знала, что он побрился? Вполне в ее стиле было бы мне не сказать.

На улице восемьдесят градусов, а он в кожаной куртке. Косится на свое отражение в витрине универмага, а потом резко разворачивается ко мне и говорит – отлично выглядишь.

Мы сцепляемся мизинцами, и я спрашиваю – ты нарочно скупишься на комплименты, чтобы они сильнее действовали? Или просто не любишь говорить приятное?

Кажется, эта новая информация о себе Эзру интригует. Он задумывается на несколько секунд.

А потом отвечает – наверное, и то, и другое.

В нем что-то изменилось, но я никак не могу понять, что именно. Кажется, будто я шагаю рядом с голограммой.

Смотрю, как наше отражение искажается в витринах, мимо которых мы проходим.

Я заказала столики в шести заведениях в разных концах города: в мексиканском, итальянском, китайском и индийском ресторанах, в закусочной и в винном баре. Сообщаю я ему только про два из них, и он тревожно косится на телефон. Прости, изменения в расписании. Такая уж работа. Но ты можешь отменить заказ? Чтобы они не держали столик зря?

Сникнув, указываю на ближайшую вывеску и говорю – вот тоже неплохое место.

Мы заходим в «Еще один Тай» и неловко вскарабкиваемся на высокие стулья. На приставном столике стоит золотой Будда, но Эзра его пока не заметил. С головой ушел в раздел меню «История золотого Сиама». Я рассказываю какую-то дурацкую историю про похмелье, и Эзра говорит – боже, как же я скучаю по нормальному похмелью. Оно означает, что твое тело еще хоть сколько-то себя ценит.

Закажем просекко?

Он с сомнением смотрит в меню. Нам сегодня в «Лексис» выступать. Но ты себе возьми.

Не выпью же я одна целую бутылку, возражаю я. Мне хочется уйти отсюда.

Подходит официант, я заказываю олд-фэшн, и Эзра кривится – давно ты начала пить виски?

Примерно тогда же, когда ты бросил пить просекко. Официант ставит на стол корзинку с креветочными чипсами. Очень розовыми и хрусткими.

Эзра, пристально взглянув на меня, спрашивает – тебя что, Нэнси красила?

Нэнси не опустится до того, чтобы красить кого-то, кроме себя.

Такой гламурный вид. Прямо супермодель.

Я отпиваю из стакана. Кстати, как ты узнал, что Нэнси здесь?

Она мне писала по поводу текстов новых песен. Ну, знаешь, в своем стиле – резала правду-матку.

Она так делает, только если ты заслужил.

Ну, а как по мне, она просто бульдозер, бормочет он себе под нос. Я усиленно делаю вид, что мне это слышать неприятно, он же снова утыкается в заламинированное меню. Как там соль? Я не успеваю ничего ответить, а он уже продолжает – ты знала, что это единственное вещество, которое католическая церковь может благословить?

Не считая воды и масла, да, мне Нэнси говорила.

Она довольно странная католичка, раздраженно бросает Эзра.

По-моему, она вообще не католичка, а если и да, то примерно вроде тебя.

Эзра фыркает. Мне казалось, ты рассказывала, как она носилась с бутылкой и окропляла все вокруг святой водой.

Так ведь это был саботаж. Она просто хотела разбрызгать святую воду, которую хранила ее мать, а потом залить в бутылки обычную, из-под крана. К тому же Нэнси никогда не носится. Пытаюсь переменить тему. Я сейчас очень много работаю. В основном перевожу, но скоро у меня появится масса возможностей писать.

О том, что это единственная работа, которую мне удалось найти из-за студенческой визы, я не упоминаю. Платят мне девять долларов в час.

Должно быть, это много времени отнимает?

Ну, не всем же быть рок-звездами, отвечаю я, прикасаясь к лицу. А потом смотрю на выпачканные бронзатором пальцы.

Кстати, утром я получил хорошие новости. Конечно, такие предложения часто обламываются, но… Вроде бы одну из наших песен хотят использовать в ремейке «Чего хочет женщина». Фильм будет называться «Чего хочет мужчина». Долли утверждает, что дело решенное, но кто его знает. Ты первая, кому я рассказал. Он достает мобильный и кивает. И кстати, не считая той кислоты, что я принял в церкви в Портленде – ну и чумовые же глюки от нее были! – я уже два месяца чист.

Он показывает мне приложение с виртуальной картой звездного неба, потом кладет телефон на стол и принимает покаянный вид.

В этом месяце я отложил триста долларов, чтобы отправить пострадавшим из Сирии. И вдруг понял, что в марте примерно столько же истратил на кокаин.

Ну ведь ты все равно вносишь свой вклад в экономику, в шутку возражаю я.

Эзра утыкается лицом в ладони и смотрит на меня сквозь раздвинутые пальцы. Как давно мы с тобой не виделись?

Я пожимаю плечами, словно вовсе и не считала дни. И беру в руки меню. На каждую накрывающую меня волну возбуждения приходится откат в виде гнева и боли, которые я не должна ему показывать. Я никогда не занималась сексом с парнем, который бы после мне не перезванивал. Как я сказала Лекси – я не из таких девушек.

То есть ты – единственное исключение? – отозвалась та с неожиданной горечью.

Но в Эзре мне всегда это нравилось, даже казалось сексуальным. Я вообще люблю быть исключением из любых правил.

Что ж, говорю. Давай посчитаем. Когда ты вернулся с гастролей?

Отвечает он почему-то уклончиво – около месяца назад, кажется. Ну и свистопляска была. Интервью, фотосессии. Мне едва хватало времени репетировать.