Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

— Это нам известно.

— Вероятно, о деньгах знал Морковка… Но вы не думайте о нем ничего плохого!..

Я кивнул.

— Денис Андреевич и Тамара уехали автобусом…

— Это тоже известно.

— А меня отвез Морковка…

— И это. Кроме некоторых мелочей. Почему, например, вы не поехали автобусом?

— Ну, на «козлике» ж приятней ехать, почти легковая машина.

— Но ею управлял нетрезвый человек!

— А это совсем не было заметно. Морковка, вы знаете что, человек молодой, крепкий.

— В Ольховатке вас мог остановить постовой милиционер…

— Я с самого края живу. Где там постовые и вообще…

— Как долго вы оставались в Лукашевке после Чигиря и Киселевой?

— Мы не оставались, мы сразу же поехали вслед…

— И догнали автобус?

— Нет, даже не видели.

— Морковка подвез вас прямо к дому?

— Да.

— К вам заходил?

— Нет, поехал в Лукашевку.

— Где же он катался до утра?

— Почем мне знать! — произнесла Марина Аркадьевна с вызовом, но в глазах ее была паника. — Может, поломался в дороге…

— Никакого собрания пайщиков не ожидалось. Для чего вы передали деньги Чигирю?

— Наверно, я перепутала день… И потом, я собиралась получить товар.

— Значит, вы предполагали, что назавтра утром у ваг не будет времени на сдачу денег в кассу. Но утром, как ни торопились — ехали даже на бензовозе, словно на такси, — вы появились в сельпо лишь после одиннадцати…

Марина Аркадьевна тягостно молчала.

— Вы появились в правлении сельпо, когда из Лукашевки уже вернулись ревизоры, опечатавшие магазин…

— У меня болела голова, — выдавила Марина Аркадьевна наконец. — Раскалывалась, хоть и выпила всего ничего. С непривычки…

Я отпустил ее, в общем-то ничего не добившись. Она поднялась со вздохом облегчения, будто все самое страшное в ее жизни заключалось именно вот в этих минутах разговора со следователем.

Хотелось бы мне верить, подумал я, глядя ей вслед, что ты намеревалась наутро просто отоспаться…

Во дворе, на лавочке у крыльца, своей очереди уже дожидалась Тамара Киселева. Она сменила халат на легкое платье с круглым вырезом на груди и сочла необходимым еще больше подвести губы, глаза, выщипанные брови. На фальшивых ресницах дрожала тушь. Крашеные соломенные волосы падали на плечи, на висках были завиты кудряшки-завлекалочки. На руке — желтое кольцо из пластмассы, в ушах — клипсы из той же пластмассы. Кажется, за этой грошовой бижутерией ездят в Прибалтику, с ума сойти.

И все же, как ни усердствовала, она не могла погасить очарования, подаренного ей природой. И зачем тебе весь этот маскарад, дурочка?..

Тамара присела к столу, и я не заметил и тени волнения на ее лице. Либо совершенно непричастна, либо умеет владеть собою. Но — посмотрим.

— Так… — пробормотал я, найдя ее анкетные данные, предваряющие протокол первого допроса. — Киселева Тамара Федоровна… девятнадцать лет… место рождения — поселок городского типа Красная Заря… русская… незамужняя… беспартийная… восемь классов… была учеником продавца, ныне — продавец магазина… из крестьян… не судилась… постоянное место жительства — Ольховатка, Гоголя, 9… Частная квартира, видно?

— Частная.

— Я тоже жил на первых порах на частной. Да еще с семьей. Хорошего в этом, конечно, мало. В другое время, может, мы и поговорили бы с вами на эту тему. Но сегодня надо попытаться найти общий язык в вещах иного толка. Согласны?

Тамара не ответила, едва заметно качнула головой. Лицо ее оставалось холодным, непроницаемым. И глаз не отводила. Совсем не деревенская простушка, подумал я.

— Повторите, пожалуйста, все, что вы рассказывали прежде, — попросил я. Повторять бы ей все равно пришлось, но я надеялся, что она, вдобавок, сама себя «разговорит».

Ничуть не бывало: рассказ ее был малоэмоциональный, серенький, нам знакомый. Исключение составляло лишь то, что 30 июня в перерыв, когда она обедала в чайной, за соседним столиком в обществе двух незнакомых ей мужчин уже сидел Морковка. Последний подходил к ней несколько раз, приглашал на вино, но она отказалась.

— Вы ожидали парней из ольховатского депо, Помаза и Глушцова?

— Почему я должна была их ожидать? — Тамара взглянула на меня, кажется, с сочувствием, повела плечами. — Я даже не знала, что они вернулись из командировки. Нагрянули как снег на голову.

— Куда же они ездили?

— Куда-то на Волгу. В Астрахань, по-моему. Работали там на тепловозе. Помаз машинистом, а Глушцов помощником.

Ну, здесь как раз наоборот, вспомнил я: Глушцов машинистом, хотя на три года и моложе своего товарища. Вслух же сказал:

— И воблы небось привезли? Икряной?..

— В основном деньги. А рыбу, если и была, так раздарили симпатичным попутчицам.

— И много, если не секрет?

— Попутчиц или денег? — усмехнулась Тамара. — Хвастали, что рублей по пятьсот вроде бы в месяц выходило. Но я не помню, не могу точно сказать, мне это безразлично. А вам — нет?

— К сожалению… — Я побарабанил пальцами по столу. — Нам приходится иногда считать чужие деньги. Даже лезть в чужую душу, рыться в чужом белье. И обычно непрошенно. Но что поделаешь? Работа такая, шут бы ее побрал, и кто-то должен ее делать, чтоб не страдали невиновные.

Я повторил мысль, которую высказывал много раз и прежде, не очень-то, правда, позаботившись о форме выражения. Я просил наперед прощения за вопросы, которые могут показаться несколько нетактичными, в другой обстановке — склочными, приглашал, как духовник, к откровению и обещал сохранить в тайне это откровение. Другого выхода, увы, у меня просто не было, да простит нас, грешных, все сущее, хоть мы и действуем его именем…

— Простите, но чего они хотели от вас, зачем приезжали?

— Звали в ресторан, — опять усмехнулась Тамара. — Хотели, чтоб ушла с работы пораньше.

— И вы отказали?

— Как видите.

— Давно вы с ними знакомы?

— Месяца три-четыре. Да и то шапочно. Как-то в клубе ко мне подошел Глушцов — и все, потом он уехал. Я и фамилии-то хлопцев узнала лишь во время следствия.

— Не припомните содержания разговора с этими молодцами?

— Какого разговора?! — изумилась Тамара, и легкая улыбка впервые скользнула по ее губам. — Помаз заливал, что его друг ездил на заработки специально из-за предстоящей свадьбы, моей и Глушцова. Представляете? А Глушцов молчал, пьяненько, застенчиво улыбался.

— Все это происходило в магазине?

— Да. Я насилу отвязалась от них.

— Как же вы расстались?

Тамара вздохнула, вполуприщур взглянула на меня.

— Глушцов погладил мою руку. Вот так. — И провела по моей руке кончиками пальцев — быстро, бережно, едва ощутимо. — Раз вы требуете откровенности, — пояснила она, словно извиняясь.

Мы помолчали.

— С Морковкой, надеюсь, вы лучше знакомы? Что вы можете сказать о нем?

— До сих пор я знала его тоже только наглядно.

— В лицо, что ли?

— Ну да, в лицо. — И добавила: — Наглядно.