Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

— Я хотел бы завершить следствие в день-два.

— Жаль, — протянул Морковка и быстро поправился: — Жаль в том смысле, что у нас отличные леса, озера. Здесь можно отдохнуть.

— Я использовал отпуск в мае, — солгал я (за прошлый год еще не брал).

— Вы сказали — за день-два? Но ведь это так сложно!

— Во всяком случае — не просто. И днями тут, конечно, не обойтись.

— Желаю вам успеха. — Он определенно брал инициативу в свои руки. — А когда закончите — у вас, конечно, своя машина, можно взять груз, — когда соберетесь домой, в нашем колхозе надо будет выписать баранины по нашей цене — всего по рублю за килограмм.

— Что же, это мясо может выписать каждый? — полюбопытствовал я.

— Да нет, что вы! — всплеснул руками Морковка. — Но я помогу. Ведь мы свои же люди…

— «…пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм»?..

Морковка насторожился.

— Это ж мой эпиграф к выпускному сочинению!.. — вспомнил он. — Маяковский!..

— Да-да, Маяковский… А за предложение спасибо, — насмешливо сказал я, — постараюсь тоже учесть. А теперь о деле. Пожалуйста, со всеми подробностями — как вы отметили свое двадцатипятилетие?

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, кто сидел предо мною. Как говорится, из молодых, да ранний, чинуша, деляга и, скорее всего, прохвост. Я смею так думать, я смею думать обо всем что угодно, но не имею права выдавать свои чувства поведением, отношением к допрашиваемому. И уж тем более давать оценки вслух. По крайней мере, — на первых допросах, насколько бы мне ни был неприятен человек. (Читатель, возможно, заметил, что даже теперь, по прошествии длительного времени, когда я выборочно привожу записи моих бесед, я всячески стараюсь избегать комментариев подобного толка. Даже теперь — в силу привычки — стараюсь отстраниться…)

— Как отметил?.. — разочарованно переспросил Морковка. — В тот день совершилось убийство…

— К сожалению.

— Рассказать обо всем, даже сколько взял и с кем?

— Рассказывайте обо всем.

Морковка покосился на магнитофон, откашлялся, точно ему предстоял выход на сцену.

Это было унылое изложение уныло проведенного дня. Несмотря на то, что в конторе в эту пору много работы (конец месяца, квартала), около двенадцати ему удалось уйти, чтоб с честью отпраздновать «четвертак». Сперва выпил дома, самую малость, с квартирной хозяйкой (сам хозяин был в районе — возил на «козлике» главного агронома, да и непьющий он вообще), потом встретил Безмена Василия и Глухотко Сергея — залетных строителей, шабашников, переклавших по договору колхозную конюшню и теперь ожидавших расчета, был приглашен ими в чайную, поскольку в руках у них было две по рубль тридцать семь (две бутылки вина, разумеется. Бедные виноделы!.. А может, все верно, может, здесь не вино, а так, крепленая фикция его и название никакой существенной роли не играет, коль свободно подменяется ценою или этими словечками: «чернила», «аскафен», «гербицидовка»). С шабашниками Морковка пошел с удовольствием — время близилось к закрытию чайной на обед, и скоро, он знал, должна подойти Киселева, потому что перерывы в работе чайной и магазина совпадали. Киселева всегда обедала с работниками чайной, так договорились, видно. Я же хотел, не буду скрывать, взяв для храбрости, поговорить с нею, продолжал Морковка. Когда хлопцы-шабашники узнали о моем юбилее, то это дело решено было сбрызнуть: взяли еще три по рубль семьдесят две, потому что по рубль тридцать семь кончилось. В магазин бегал Безмен — лично у меня были затруднения с деньгами. Вели себя пристойно — хоть окна и были раскрыты, выходили курить во двор, — в чайной работают отзывчивые люди и не хотелось их обижать. А те, в свою очередь, вошли в наше положение и во время перерыва не погнали нас.

— Тут и явилась Киселева?

— Да. Я приглашал ее к нашему столику, но она отказалась. Странно, я же все же не простой…

— Что значит — «не простой»?

— Ну, руководящий. А она вообще никому не отказывает.

— С чего вы это взяли?

— Так по ней же видно! Да и люди говорят.

— Но вы, кажется, имели на нее довольно серьезные виды?

— Чтобы очень, так не очень. Конечно, я надеялся ее перевоспитать, ведь в двадцать пять пора обзаводиться собственным гнездышком. К счастью, я вовремя разочаровался в Киселевой, решил насчет ее вопрос. Легкомысленная девушка. У нее сегодня один, а завтра другой. Вот и тридцатого июня два каких-то подозрительных типа увивались около Киселевой. Этих людей никто у нас в Лукашевке раньше не видел — я уточнял. Ведь это важно для следствия?

— Почему же — «вовремя разочаровался»? Разве вы не ради нее пошли того же тридцатого вечером в магазин, не ее звали кататься на машине, рассчитывали, простите, всего три недели назад на близость?

— Я, наверно, не ясно выразился. Я разочаровался уже потом, после убийства продавца. Я с ней, можно сказать, теперь не здороваюсь.

— Вы настолько оскорблены ее отказом?

— Ну что вы, портить нервы из-за всякой ерунды! Просто мне не нравятся компании, которые она водит.

— У вас появились какие-либо новые сведения о ее компаниях? Вы с нею не здороваетесь, ею не интересуетесь — откуда же?

— Новых сведений нет, это правда, но теперь я убежден в ее легкомыслии.

— Убедились, судя по всему, именно с момента гибели Чигиря?

— Именно с того момента.

Морковка несколько раз озабоченно поглядывал на часы. И наконец он сказал:

— Извините, но мне надо срочно позвонить в контору…

— Позвоните.

Он крутнул три раза диск телефона, свел брови на переносице:

— Полина Георгиевна, — сказал он, — вы дождались процентовок из ПМК? Какую сумму выставляют эти бездельники?.. Ого!.. Но этот номер у них не пройдет!.. Председатель! Ну и что председатель, если за финансовую дисциплину отвечает Морковка!.. Да, я скоро освобожусь, мы побеседуем еще немного с товарищем. Сосредоточьте, пожалуйста, все процентовки на моем столе!.. — И поклал с досадой трубку. — Жулик на жулике сидит, жуликом погоняет… — неискренне начал он, но я вернул его на бренную землю:

— Как закончилась ваша пирушка в чайной?

— В восемь часов, — вновь нахмурил брови Морковка, не сразу переключаясь на прежнюю тему разговора, — к закрытию чайной, Безмен принес бутылку шампанского, чтоб стрельнуть в потолок в мою честь. Распили с женщинами, что работают на раздаче. Ребята пошли проводить их в Лозу — так называется та сторона Лукашевки (Морковка показал пальцем за плечо), ну а я, как известно, зашел в магазин, о чем искренне сожалею. Киселева стала опять издеваться — может, у нее были какие-нибудь свои планы, а я мешал ей? Я не настаиваю на таком варианте, но вполне допускаю, —