Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов
Я без труда нашел сельсовет, где меня уже поджидали председатель Колоколов Василий Николаевич — дядька в годах, крупный, с мясистым лицом, в очках, поднятых на лоб, в льняной прохладной тенниске, и «деревенский детектив» участковый инспектор Полозов Иван Иванович — белозубый малый лет тридцати, мой лукашевский помощник, так сказать, — офицер связи.
— Такая беда, пним, а они себе разгуливают на свободе, водку пьют, пним. И все же вы надеетесь раскопать это дело?
— Надеюсь, — отвечал я, озадаченный странным словом «пним», которое Василий Николаевич произносил совершенно невнятно, как бы пробрасывая его и стыдясь перед незнакомым человеком. Потом уже, с которой попытки, догадался, что это «пним» просто-напросто трансформация слова «понимаете» — без окончания, с единственной гласной.
— Располагайтесь у нас свободно, — сказал Василий Николаевич, — водичка вот в графине, телефон, пним, если что… А пообедаем, может, у меня? — И он взглянул на Полозова, на Ивана Ивановича. Тот смущенно пожал плечами.
— Да у вас чайная небось экстра-класса? — шутливо возразил я, большой нелюбитель стеснять людей.
— Ну посмотрим, посмотрим, — сказал Василий Николаевич и ушел, по-прежнему неся очки на лбу, как забойщик-стахановец на довоенных плакатах — лампочку.
Полозова я тоже отпустил — надо было на всякий пожарный случай обойти всех вызванных, и с минуту на минуту должна была появиться Ермолик.
Вот первые показания, которые она дала Вариводе, сейчас самое время вспомнить:
«30 июня хорошо шла выручка, поэтому работали почти до одиннадцати вечера. Потом закрыли магазин, сдали сторожу. Как обычно, поехали в Ольховатку все вместе — я, Денис Андреевич и Тамара. Еще в магазине я передала Денису Андреевичу недельный отчет и дневную выручку — 1512 рублей, чтоб он назавтра сдал в кассу в сельпо. Конечно, это надо было сделать мне самой, но на утро намечалось собрание пайщиков, и еще я хотела получить товар.
На другой день я ожидала автобус, чтоб ехать на базу. Какой-то незнакомый мужчина спросил: «Как вы себя чувствуете?» — «А как я должна себя чувствовать?» — «Так ведь Дениса убили!..» Я вскрикнула, чуть не хлопнулась в обморок, села не в свой автобус, выскочила, потом подцепила какой-то бензовоз и обо всем узнала уже в сельпо. Когда добралась до Лукашевки, магазин оказался опечатанным ревизорами».
«Вопрос. Не угрожал ли кто-нибудь Чигирю? Не было ли в последнее время каких-либо происшествий в магазине?
Ответ. Нет, не было.
Вопрос. Кто, кроме вас, знал об этих полутора тысячах? Что они у Чигиря?
Ответ. Никто.
Вопрос. Вы передали деньги под расписку?
Ответ. Да, вот она.
Вопрос. В Ольховатке вы все вместе вышли из автобуса?
Ответ. Нет, я первая».
Кажется, все ясно. Но это только так кажется… Уже следующие материалы поставили все с ног на голову.
Из протокола допроса свидетеля Тамары Киселевой:
«Вопрос. В какое время вы закрыли магазин?
Ответ. Как всегда, около десяти. (А по Ермолик — почти в одиннадцать.)
Вопрос. Почему же не уехали сразу? Чем вы занимались целый час в Лукашевке?
Ответ. Не знаю. Не помню.
Вопрос. Вы были предупреждены об уголовной ответственности по статье 177-й за дачу заведомо ложных показаний. Вам непонятно содержание этой статьи?
Ответ. Понятно.
Вопрос. Почему же вы «не помните», что было с вами вчера?
Ответ. Я помню, как же, я просто не поняла вопроса. Мы опоздали. Мы вернулись в сторожку и ждали там.
Вопрос. Кто это «мы»?
Ответ. Я и Денис Андреевич.
Вопрос. Разве Ермолик с вами не было?
Ответ. Она закрыла магазин и ушла к каким-то своим знакомым, сказала, что доберется домой и без автобуса.
Вопрос. Значит, вы ехали с Чигирем вдвоем?
Ответ. Да, я же сказала. (А по Ермолик — ехали втроем.)
Вопрос. Много ли было в автобусе пассажиров?
Ответ. Нет. Кроме нас — три-четыре человека. Я не обратила на это внимания. Моя остановка перед остановкой Дениса Андреевича. Моросил дождь, было очень темно. Денис Андреевич спросил: может, мне сойти с тобою, проводить до дома? Но я отказалась, хотя пугалась каких-то предчувствий.
Вопрос. Вы знали о деньгах, которые Ермолик передала Чигирю?
Ответ. Марина Аркадьевна передала их при мне. (По Ермолик же выходит, что передача денег происходила без свидетелей. Для чего она тут «темнит»?)
Вопрос. Кто еще знал или мог знать?
Ответ. Возможно, о деньгах слышал кто-нибудь еще, но я не уверена в этом. Впрочем, вся же Лукашевка знает, что выручка в магазине на ночь не оставляется, хотя кассир сельпо и приезжает за нею раз в год по обещанию. Обычно деньги возила заведующая».
Из протокола показаний шофера автобуса, следовавшего рейсом Лукашевка — Ольховатка:
«В Лукашевке сели продавец, которого все звали Денисом, и девушка-магазинщица. Судя по проданным мною билетам, были еще двое пассажиров. Я не запомнил их».
(А все ли пассажиры были «обилечены»? Ведь в одиннадцать вечера под шелест дождика за окном хорошо спится человеку, если даже он и контролер автобазы…)
Из протокола показаний сторожа лукашевского магазина:
«Когда я шел на дежурство, то встретил братьев Филипповых. Хлопцы были веселые, но я не обратил на это внимания, потому что веселые мужчины в деревне — привычное дело.
В магазине Денис показал разбитое окно. Сказал, что не дал Филипповым вина и они разбили. (Так, а Ермолик покрывает Филипповых. Какая в этом нужда?..)
Вино хранится у нас в сторожке, в ящиках. Я спросил разрешения у Дениса, можно ли брать вино. Потом он подсчитывал, на сколько я напил, а жена меня ругала. Когда все уехали, опять пришли Филипповы и я дал им вина в долг.
Вопрос. В какое время вы заступили на дежурство?
Ответ. Я пришел к десяти, но мне сказали погулять до одиннадцати. Все сидели в сторожке, но я не видел, кто там был. Ко мне на улицу выходила сама Аркадьевна.
Вопрос. Как уезжали работники магазина?
Ответ. Денис и Тамара — на автобусе, а Аркадьевну увел Тимка-каменист».
Все эти показания были записаны на магнитную ленту, а затем перепечатаны на машинке, то есть прошли известную редактуру и во многом утратили ту прелесть, что всегда проскальзывает в показаниях письменных — живописный словарь, невероятные обороты речи, сквозь которые подчас очень трудно продраться. Но слово «каменист» не было заменено ироничным Михаилом Прокофьевичем на само собою разумеющееся здесь
