Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

Я медленно прошел улицей в сторону вокзала, узнал место, где все это произошло, постоял и направился к автобусу.

Рейс на Лукашевку был через полчаса. Я взял билет, пересек хорошо знакомую мне площадь и по ступенькам поднялся в здание железнодорожного вокзала. Так, сказал я себе, станционный ресторан работает до двух ночи, значит, спиртное можно выклянчивать практически до трех. Ни одно питейное заведение города не закрывается столь поздно. Это обстоятельство может оказаться немаловажным для следствия. Ведь девять из десяти тяжких преступлений совершаются именно нетрезвыми.

Ежедневно в половине двенадцатого через Ольховатку проходит пассажирский поезд из Москвы. Стоянка — тридцать пять минут. За тридцать пять минут вполне можно успеть оставить в ресторане рассудок, увязаться между делом за Чигирем — а именно в это время тот приехал автобусом из Лукашевки, — походка, скажем, что-то мне твоя, дед, не нравится или почему ты, высокий блондин, не в черном ботинке? — и жестоко избить его, вернуться в вагон, опять завалиться на полку баюшки. Вот еще одна версия, пожалуй, наименее правдоподобная, но все же… Мы не вправе оставлять без внимания ни единого возможного хода, и если все произошло как-то похоже, ни один следователь нам не позавидует.

Я уже обмолвился, что при Чигире оказалась крупная сумма денег. Мне приходилось заниматься делом по характеру расследования примитивным донельзя, с точки зрения уголовника — абсурдным, рисковать, мол, «вышкой» — так было бы за что, но из ряда вон жестоким — пьяный тракторист, у которого на круг выходило две с половиной сотни в месяц, вздумал поживиться капиталами одинокой старухи-хуторянки, подрабатывающей на самогоноварении, порешил из-за шести рублей человека… Здесь же речь идет о полутора тысячах. Стало быть, все основные дороги вели в Лукашевку, где об этих деньгах знали, где вручили их под расписку. И по Лукашевке Михаилом Прокофьевичем было разработано немало версий, у нас будет случай скользнуть или пройти по ним, а какая изо всех не уведет нас вкось, — посмотрим. Словом, версий у нас обычно бывает больше, чем было стульев у Бендера с Воробьяниновым.

Я подосадовал, что не спросил у Вариводы о часах работы лукашевской чайной, здесь же спрашивать было неловко, и направился в буфет запастись на всякий случай бутербродами, каким-нибудь «дорожным пакетом».

2

Вдоль узкой дороги, мощенной булыжником, от самой Ольховатки зеленели непролазные посадки молодой сосны. Потом впереди показался старый темный лес. Но когда подъехали ближе, я увидел, что это вовсе не лес, это кладбище, обнесенное стеною из тесаного валуна. Было похоже, что теперь хоронили где-то в другом месте — надгробия были давнишней работы. Среди деревьев, возле ворот, мелькнула бело-голубая церковка. На высокой плите, внезапно высвеченной для меня солнцем, я увидел серого кота, который непостижимо спокойно сидел себе и умывался — пророчил гостей… И сразу же за кладбищем потянулись дома Лукашевки.

Наш запыленный снаружи и изнутри ПАЗ развернулся на площади и приткнулся к бетонному навесу, автобусной остановке. Площадь была образована стороною сквера, магазином, где одновременно торговали и продуктами, и промтоварами, сюда же выходила аптека, парикмахерская и чайная (небось «борщь с вежей капустой»). Я скользнул взглядом по прибитой табличке — чайная открыта до восьми вечера — стало быть, жизнь моя будет несколько облегчена, я ж не праздным туристом заворачиваю в Лукашевку, и не час, не день проведу здесь. Наверно, удастся испить и натурального молочка, летом в сельских чайных оно обычно.

На столбе гремел репродуктор, из чего я заключил, что в сквере певчие птицы не селятся, вытурили и зяблика, и скворца, даже грач летит стороною, а жаль. Воробьи, вон они, прыгают на дороге — прилегающая улочка называется по старинке Золотаревской, а по ней хороший конь недавно прошел, ночью овес конь жевал — веселым чирикающим голодранцам все нипочем или это лишь кажется?.. В открытую калитку вышел лохматый пес «дворянской» породы, по имени Шарик или Волчок, сел в пыль и, перебирая передними лапами, прочертил задом полосу поперек дороги. Потом встал, засеменил по улице, свернув кольцом хвост, — с кем бы обнюхаться, с кем подраться?..

Но что у нас там со временем?.. Без четверти двенадцать. Значит, в запасе еще полчаса — через полчаса в сельсовет на беседу (правильнее, — на допрос, но вот хоть убей — не люблю я этого слова) придет ко мне Марина Аркадьевна Ермолик, заведующая магазином, в котором работал покойный, затем — Тамара Киселева, молоденькая продавщица, за нею — сторож магазина Куницкий, потом экономист колхоза Тимофей… фамилию подзабыл, овощная фамилия, то ли Бурачок, то ли Редиска, ну да на первый раз простительно, к тому же есть она у меня, эта фамилия, повторена в протоколах неоднократно, затем после короткого перерыва на обед должен прийти шофер колхоза и, наконец, братья Филипповы, один из них — учащийся ольховатского ГПТУ, возле которого, кстати, жил Чигирь, а второй давно не учащийся, но и не работающий — свидетели по делу, а может, и не только свидетели…

Кроме того, надо будет потолковать с председателем исполкома сельсовета Колоколовым и уже вечером, в ольховатской КПЗ — с Гуриным, трактористом местного колхоза, осужденным за хулиганство и ныне ожидающим этапирования, но, возможно, имеющим к нашей истории самое непосредственное отношение. Словом, дел по делу невпроворот.

Но время пока терпело — в том смысле, что до начала бесед оставалось полчаса, — и я заглянул в магазин. За продуктовым прилавком, там, где прежде работал Чигирь, стояла пожилая женщина неброской внешности. Чувствовала она себя несколько стесненно — конечно, новенькая, да к тому же оказалась на месте погибшего, да такая каша не разбери-пойми…

А за штуками ткани, перед стеллажом, заваленным туфлями-сапогами-пинетками-сандалетками, скучала юная крашеная блондиночка с длинными ресницами, в синем подрубленном халатике, прикрывающем крепкие стройные ноги разве что символически, — несомненно, Тамара Киселева.

Покупателей было мало, вся торговля шла во второй половине дня, почему магазин до недавнего ЧП закрывался около десяти вечера (вместо девяти по расписанию), когда народ возвращался с ферм и полей, из Ольховатки, когда «добавляет» и прочее; да и зарплата по утрам нигде не выдается.

Тамара равнодушно скользнула по мне взглядом, села на табурет, закинув ногу на ногу, стала глядеть в окно, и, признаться, я понял, отчего молодые люди ищут с нею знакомства, голову теряют. В день гибели Чигиря к ней прикатили из Ольховатки двое парней, потом сходили в чайную и вновь вернулись, промаячив около магазина в общей сложности полтора часа. Сами понимаете, что здесь кроется еще один ход… Но, впрочем, обо всем по порядку, не то мы