Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов
— Ханыга — тщедушный, слабосильный человечишко. Как же мог ты, здоровый парень, слепо подчиняться ему? Да у него, я думаю, просто нёбо черное…
Эту пару — Тарасевича и Лужнева — в последнее время видели вместе почти каждый день, и поэтому я шел ва-банк.
— 30 июня, — продолжал я, — вы вышли с ним на дело, предварительно, как водится, хлебнув вина. И повстречали Шедко. Ты обрадовался встрече, вообразив, что грядущая ночь обойдется без издевательств над гражданами. Шедко и Ханыга не были знакомы, ты познакомил их. Добавили в «Ветерке», пошли в сторону вокзала в надежде разжиться по дороге парою рублей. Ведь так?..
— Нет, нет!
— Пошли к вокзалу, — упрямо гнул я свое, — где еще работал ресторан. На Кильдимовке у встречного дядьки потребовали на бутылку. Когда он отказал, кто ударил первым?
— Не помню!
— Когда он отказал, ты ударил первым?
— Может, я… может быть, я… кажется… — я не помню, честное слово!
— Когда он упал, кто стал бить ногами? Кто бил по голове ногами?
— Ханыга. Но я не знаю… нет, не знаю!..
И там, и тут — Ханыга…
— Не помню, не знаю!.. С Мишей случилась истерика, он выбил Ханыге зуб, бежал от вас. Вы же забрели в Кильдимовский парк, напоролись там на «газик», в котором была парочка. Парочки не интересовали твоего Ханыгу, однако же эта предпочла откупиться от вас сигаретами и коньяком… Не помню, не знаю!.. А то, что отец Михаила Шедко воевал вместе с Денисом Андреевичем Чигирем, — это ты знаешь? Что того и другого перекалечило в один день под Харьковом в сорок втором — знаешь? Что отец Шедко умер в госпитале инвалидов войны, а Чигирь болел до конца дней своих — знаешь? Болел, но помнил о фронтовом товарище, покупал штаны его сыну, этому оболтусу, своему убийце — знаешь?!
— Миша все время звал сознаваться… Все время, пока не уехал… Он переживал!.. Когда стало известно, что дядька умер, что он — знакомый Шедко, Миша опять избил Ханыгу… Миша страдал…
— Это мы и без тебя уже знаем. Шедко арестован и во всем сознался. Он не знал только ни имени, ни фамилии, ни клички твоего сообщника. — Я нажал на кнопку внутреннего звонка, на том конце провода дежурил милиционер. — Я — не судья, — немного успокоившись, сказал я Тарасевичу, — мое дело — только установить факты. Но я хочу, чтоб ты спросил у себя, что́ ты натворил, что́ вы натворили и как вам с Шедко после всего этого жить…
Вошел милиционер.
— Вот постановление на твой арест, — подал я Тарасевичу подписанное прокурором постановление.
А через пять минут на завод железобетонных изделий выехала группа на арест Лужнева.
Я уезжал. Опять была та же дежурная по гостинице, та же табличка «Мест нет». И снова дежурная покосилась на мои зачехленные рыбацкие снасти. Она слабо улыбнулась и с оттенком какой-то вины спросила:
— Ну и что, поймали?
— Поймал… — сказал я.
ЯВОРЫ
Каждую пятницу я встречаю с ощущением праздника: мы едем на выходные в Яворы, и хлопоты по сборам приятны.
Если даже надо побегать по магазинам, продовольственным и хозяйственным, съездить на рынок за семенами или рассадой, отправить срочные письма и вернуть другие долги, — все равно хлопоты приятны: в Яворах наш сельский дом.
Поселившись там, время от времени я делал какие-то заметки для себя, нечто вроде дневниковых записей — и вот они в этой низке, или цикле, если угодно, под одним общим названием.
Я сгруппировал их по временам года, насильственно подселив «сухое лето» к «мокрому». Но это, кажется, придаст низке хотя бы внешнюю стройность. Только и всего.
ДЕНЬ ВЛАДИМИРА, ПЕТРА И ПАВЛА
Добраться из города до села — проблема из проблем. Особенно в предпраздничные и летние предвыходные дни, когда едут целыми семьями, с малыми ребятишками и тяжелой поклажей. Село в стороне от больших дорог, и прямого автобуса нет, надо ехать электричкой до Руденска, а потом 18 километров «пазиком» районной автобазы. Но это если тот не в починке, не переброшен на другие линии, если не выбраны лимиты на бензин, если шофер здоров или под каким-либо предлогом, неведомым нам, не смотался, скажем, на рыбалку (из боязни обидеть человека, а потом сносить капризы и остаться вдруг вообще без автобуса — любопытство в данном случае неуместно).
Надежен дудичский автобус, и три километра пешком, которые ожидают тебя от развилки, не расстояние. Но попробуй-ка влезть в него. То же можно сказать и о тепленском, и от него три пеших километра. Разница лишь в том, что идти надо не гравийкой, а через торфяники, наполовину перерезанные греблей и сплошь — осушительными каналами.
Попутные же грузовики случаются редко, в основном, когда возят картошку, и полагаться на них — дело зряшное.
Словом, всяк добирается до села как умеет.
Обратно же торопиться особой охоты как-то не ощущается, в душе теплится надежда на счастливый исход до последнего, просто не хочется думать об обратной дороге и омрачать заранее настроение, и оттого вернуться в город, как правило, оказывается сложнее, чем вырваться из него. И каждому из регулярно приезжающих в Яворы по 15—18 километров да приходится топать хотя бы раз в году.
Но если бегает наш автобус, грязно-голубой, чумазый «пазик» нашей родной пуховичской автобазы… О, как спокоен ты, как размеренно и благостно течет время! Можно рассчитать каждую минуту и с толком использовать ее, можно праздно поболтать с соседом, а к остановке пойти тютелька в тютельку — все равно не уедут, скажут о тебе шоферу, еще и место займут, можно не тревожиться
