Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов
Записка была написана на телеграфном бланке, фиолетовыми, «химическими» чернилами, канцелярским пером. То есть, сочинялась на телеграфе. Конверт был густо заляпан клеем. Жаль, что скорее всего экспертам не удастся выделить слюну, ее тут, пожалуй, и нет, но — ничего. Ничего, восстановим мы почерк наконец, как ни выдрючивался он с этими печатными буковками. С миру по нитке — голому рубаха, мне все сойдет, за премилую душу все Плюшкину сойдет, а этот Плюшкин и без того располагает уже немалыми капиталами.
И позвал Пантагрюэль Панурга и показал ему абсолютно чистый лист бумаги, присланный в конверте. «Панург заявил, что на листе бумаги что-то написано, но так, что никаких букв не было видно. Желая узнать, в чем дело, он поднес лист бумаги к огню, чтобы посмотреть, не написано ли письмо раствором нашатыря; затем он положил его в воду, чтобы узнать, не написано ли оно соком молочая. Потом он поднес его к свечке — на случай, если оно написано луковым соком; потер его ореховым маслом, — от которого делается виден сок фигового дерева; потом потер молоком женщины, кормящей перворожденную дочь, чтобы удостовериться, не написано ли оно кровью жабы; один уголок письма он натер пеплом от гнезда ласточек, — от которого темнеет сок иудейской вишни; другой его конец — серой из уха, чтобы посмотреть, не написано ли оно вороновой желчью. Он вымочил письмо в уксусе, чтобы обнаружить сок подорожника, помазал его жиром летучих мышей, чтобы выяснить, не написано ли оно китовой спермой, то есть серой амброй. Затем он тихонько опустил письмо в таз со свежей водой и быстро вынул, чтобы посмотреть, не написано ли оно квасцами…»
Мое же письмо не было письмом, подобным тому, которое дурашливо пытался прочесть Панург, и сочинялось оно на телеграфе, а ближайший от «Весны» телеграф был при главпочтамте. Туда я и отправился.
Помню давнюю историю, связанную с исчезновением человека, — тогда, казалось, следствие вообще ничем не располагало.
С краю лесной деревушки проживал лесник, и вот однажды он не вернулся из леса. Восстановленный облик этого человека оказался куда как неприглядным: грел руки на незаконных порубках, пил не в меру, измывался над женою, детьми — сыном пятнадцати лет, дочками вовсе маленькими. Но это ведь вторая сторона дела, главное для нас — пропал человек.
Был встречен обидчиком на глухой дороге?..
Был задран зверями?..
Бежал от алиментов?..
Покончил с собою?..
Провалился под лед?..
Полгода бился следователь районной прокуратуры и с уныньем констатировал — да, провалился, но сквозь землю… Было прочесано все крыло леса, за который отвечал лесник. Обнаружили три гигантские ели, спиленные в стороне от людских глаз. Помешал порубщикам, и они здесь же расправились с ним?.. Эксперты однако пришли к выводу, что ели были спилены задолго до таинственного исчезновения… Нашли газетный пыж, установили, что этот обгоревший клок — из «Лесной газеты». Стрелял, по-видимому, сам лесник, никто в округе «Лесную» не выписывал, выстрел же был произведен не в сезон — вполне возможно, что браконьерничал… Опросили людей — заходил к одному знакомому, второму, третьему, обещал порубочные билеты, вспоминал прежние услуги, выпивал, еще выпивал, а под вечер все, следы лесника улетучивались: отправился домой, сгинул…
Чуяло мое сердце, что искать надо собственно в доме лесника. Чуять-то чуяло, да неизвестно было, с какого бока подступаться. От жены его, перепуганной и забитой женщины, ничего решительно добиться не удавалось. Да и как приставать — при ее-то травме?.. Алеша, старший из детей, вскоре после исчезновения отца уехал в Донбасс, поступил там в ГПТУ… Вечерами я листал в задумчивости семейный фотоальбом, читал Алешины письма. «Мама, какие новости в деревне, все ли живы?..» «Заделали ли в стрехе хлева дыру?..» «Пришлите мне рубль на зубной порошок, расческу и тетради…» «Вы пишите, чтоб я не пил, я и не пью, сам знаю, что нельзя, а то наболтаю чего…» Стоп, стоп, о какой выпивке может идти речь, когда нет рубля на тетрадки, и что он, Алеша, боится выболтать?.. Но самое главное: Алеша, интересующийся самыми заурядными деревенскими новостями, ни разу в письмах не спросил об отце — ведь поисков никто не прекращал…
Я вылетел в Донецк. Сначала поговорил с преподавателями, активистами училища. Да, хороший хлопчик этот Алеша, и похоже, что он прямо на глазах познает удивительный мир, неведомый ему прежде, — приехал угрюмый замкнутый мальчик, сторонился всех, мог расплакаться невзначай, а теперь словно бы подменили… Потом встретился с Алешей, уже зная все наперед. И он заплакал, и рассказал трагическую историю без утайки: мама, защищаясь от кулаков пьяного отца, ударила его в отчаянье безменом, и он, Алеша, помог отвезти тело отца на тележке в лес…
Когда преступление раскрыто, со стороны может показаться — до чего же все просто!.. Но попробуйте начинать с нуля…
…К счастью, посетителей на телеграфе было немного. Всего два человека — они держались особняком, у телефонов междугородной связи. За окошком приема телеграмм сидела Маша-растеряша, скучающе листала эстонский журнал мод. Стопка чистых бланков лежала у окошка, на столах — лишь несколько испорченных.
— Здравствуйте, — сказал я. — Есть ли что-нибудь новенькое? — Я кивнул на журнал. — Чем дышит Париж?
— Здравствуйте…
— Я из прокуратуры, — упредил я тотчас ее милейшую болтовню. И показал удостоверение. — Скажите, Маша, — не удивляйтесь, что я знаю вас и ваше имя, — сегодня здесь ничего странного не произошло?
— Нет как будто, — неуверенно сказала Маша.
— Припомните: может, кто-нибудь брал чистые бланки, а телеграмм не отправлял?
— Я не заметила, — честно призналась Маша. — Вон за тем столиком долго сидел один парень, а что он там писал — понятия не имею.
Я прошел к указанному столику и под стеклом увидел бланк, по которому наискось шла надпись крупными буквами: «Образец». И текст:
«Дремучий лес
Вручить лично в лапу Змею Горынычу
Вылетай скорэй З Бабой Ягой колики
Лесные звери».
Шутливый «образец» был написан той же
