Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

— Владимир, — сказал второй.

— Будете пить некачественное, — продолжил первый. — Впрочем, так вам и надо.

— Ладно, — нахмурился Варивода. Он был большой любитель пива. — Рассказывайте.

— Да что рассказывать!.. Живем с мамой, не женаты. — Павел скользнул улыбчивым взглядом по Тамаре, он догадывался, кого выручал минувшей ночью. — Мы уже спали, когда во дворе поднялась какая-то возня. Разбудила нас мама: «Сынки, сынки! Нехто девушку катует!..» Володя сдернул со стенки ружье, и мы выскочили в одних трусах, в шлепанцах. Я крикнул: «Если это «маски», — стреляй, нам ничего не будет!» Стрелять Володя все же побоялся, а надо было пальнуть, хоть по пяткам. Или в воздух.

— Я не знал, какая дробь в патронах. Второпях не разобрался, — заметил смущенно Володя. — Если бы был уверен, что бекасинник — наверно, врезал бы. Пусть бы выколупывали друг у друга из мягкого места по пятьсот-шестьсот штук. Не смертельно, но и удовольствия не много.

— Побежали они не в темный угол двора, куда, казалось, должны были бежать, а к мусорному ящику, к столбу с фонарем. Я этому очень удивился. Думал, сейчас мы вас возьмем, братцы-кролики. Шесть лет здесь живу, а не знал, что за ящиком есть лаз в заборе. Первым улепетывал в дурацкой черной тряпке на голове ледащий такой, визгливый заморыш. Он все верещал: «Только попробуйте стрелять! Мы вам покажем! Своих не узнаете!..» Но защищаться и не думал, чесал во все лопатки. Тут, как назло, Володя потерял шлепанец, запрыгал на битом стекле. Возле помойки валялось какое-то ведро, и я бросил им в высокого, и он едва носом не запахал, угодил головою прямо в дыру. И все, смылись, как в воду канули: в саду темень была страшенная. Мы вернулись назад, но след девушки тоже простыл… Ты очень испугалась, верно? — повернулся Павел к Тамаре.

Тамара кивнула, прикусив нижнюю губу. Потом тихо сказала:

— Спасибо…

Эксперты тщательно осмотрели лаз в заборе, поколдовали над отпечатками каблуков в саду, где земля была мягкая (каблуки соответствовали 37-му и 44-му размерам обуви), подобрали дырявое ржавое ведро, которым Павел Пивоварчик запустил в одного из преступников, — чтоб обработать его в лаборатории, попытаться обнаружить следы крови. Крохотные, едва различимые на глаз обрывки ткани, нитей, собранные по всем сторонам лаза с торчащих кончиков и шляпок гвоздей и всевозможных заусенцев, шероховатостей дерева, отдельные человеческие волосы и пучки — все это тоже годилось для следствия. К сожалению, служебно-розыскная собака следа не взяла, но зато мы определенно знали: их двое, они местные; на теле высокого, белобрысого, возможны ссадины, ушибы, он подчиняется напарнику; старшой — маленький, низенький, коротышка, плюгавый-плюгавенький, ледащий — соплей перешибешь, визгливый заморыш в штанах, возможно, действительно испанской фирмы, трус, не мужчина, человечишко без намека на какую-либо нравственность, вообще без морального тормоза, развратный ублюдок и потому опасный преступник, подлежащий незамедлительной изоляции от общества.

Коротко посовещавшись, решили сегодня же, после обеда организовать и дневное патрулирование — искать высокого юного блондина под мифическими именами «Вася», «Сергей», «Виталик». Тамара Киселева, поколебавшись, согласилась помочь нам, и мы связались с директором кафе, чтоб он освобождал ее в ближайшие дни хотя бы до семи часов вечера.

Тамара и двое молодых людей из отдела Борисовича натолкнулись на этого парня у центрального ольховатского универмага, когда он покупал в киоске «Союзпечати» пачку гродненской «Орбиты». Она услышала его голос и сжала локти своих спутников: «Это — он!» Парень был высок, на щеке красовалась свежая ссадина, походка — неловкая, прыгающая. Смущало только одно — он был брюнет (успел перекраситься?.. ошиблась ночью при тусклом электрическом освещении?..).

Парень скользнул равнодушным взглядом по Тамаре, засунул сигареты в задний карман брюк, направился в универмаг. В дверях неожиданно обернулся, встретился с девушкой взглядом. Поднялся на второй этаж, начал было перебирать вешалки с мужскими сорочками, опять заметил Тамару и, точно почуяв неладное, — а глаза у Тамары горели испепеляющим огнем, — хотел скрыться через боковую дверь магазина. Здесь был задержан и спустя полчаса доставлен к нам.

— Фамилия, имя, отчество?

— Анисин Вениамин Юрьевич.

— Год рождения?

— Одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмой.

— Место жительства?

— Город Ольховатка, улица Выгонная, дом семь.

— Где вы работаете?

— В консерватории.

— Вы — органист, виолончелист, дирижер? — Это встрял зануда Варивода: консерватории в Ольховатке не было. Варивода, не поднимая головы, листал паспорт Анисина, красный, нового образца.

— Да нет, — поморщился Анисин. — Это я по привычке, у нас так говорят. Я работаю на овощных консервах.

— Как трактор — на дизельном топливе? — Понятно, это вновь Варивода. Я чувствовал, что старик раздражен, и, кажется, догадывался, чем.

— Да нет, я работаю на заводе плодоовощных консервов. Слесарем.

— Вот так и следовало сразу отвечать.

Анисин держал в руках бумажник, на котором целомудренно улыбалась раскосая восточная красотка с распущенными прямыми волосами; она же, уже обнаженная, прищурившись, целилась из револьвера во всякого, кто начинал рассматривать ее в иной, наклонной плоскости.

— У вас крашеные волосы?

— Да…

— Натуральный цвет волос?

— Льняной.

— Когда вы перекрасились?

— Сегодня.

— Почему?

— Этого хотела моя девушка, Лара.

Мы переглянулись с Михаилом Прокофьевичем. Господи, неужели вышли?.. Нет, нет и нет, все слишком просто, так не бывает, во всяком случае у меня не было. Правда, мне приходилось обычно ввязываться в расследование по прошествии длительного времени, спустя недели, месяцы и даже годы после совершения преступления. Но с другой стороны — почему обязательно надо тыкаться во все щели, все перепроверять, передумывать, почему не может хоть раз в жизни повезти!.. Тем более, если ты идешь по горячим следам…

— Где это вас угораздило? — Я показал на ссадину на его щеке.

— Вчера вечером в поезде. Я возвращался из вагона-ресторана, а тут как дернуло… На переходной площадке.

— Вчера вечером? Куда же вы ездили и к кому?

— В Гродно, на барахолку.

— С кем?

— Один. — И упредил нас: — Купил рубашку, носки, бумажник. — Анисин показал бумажник, потрогал свою заморскую ситцевую рубашонку, на которой на английском языке были отрывочно опубликованы всевозможные объявления, реклама, интервью: заявления Фреда Широ, тренера НХЛ, после очередного раунда хоккейных битв, программа одиннадцатого телевизионного канала, майская кухня одного из отелей Багамских островов и так далее, тому подобное.

— Зачем же вы ее покупали? Все эти сведения давно устарели, — усмехнулся я. — Несколько лет назад.

— Красивая, — вдруг по-мальчишески обезоруживающе улыбнулся он.

Да, он слышал о каких-то неуловимых «масках» и, узнав о наших подозрениях, растерянно порылся в бумажнике, нашел железнодорожный билет.

— Вот, пожалуйста. Я только сегодня приехал в Ольховатку, в семь утра. — Он постучал по своим часикам, дамской «Заре» на широком мужском ремешке.

— Надо же, как совпало, — насупленно кивнул Михаил