Ольховатская история - Владимир Георгиевич Кудинов

Из показаний Анисина В. Ю.:

«Я блондин, то есть волосы у меня светлые. Однако в настоящее время я брюнет, то есть волосы у меня черные. Перекрасился я лишь под влиянием Лары. Поскольку я с ней дружу, она предложила мне перекраситься под нее.

Мое алиби (а я это слово понимаю) подтвердят все — мои родители, Лара, товарищи, проводница двенадцатого вагона, в котором я вернулся в Ольховатку…»

Полностью установив личность свидетеля, проверив алиби, мы отпустили его.

— В каждом высоком парне я теперь вижу преступника, — призналась позже Тамара. И я подумал, что дневное патрулирование скорее всего окажется бесполезным: девушка смущена своей первой промашкой, будет колебаться, встреться ей действительный преступник. А там и спугнуть его можно…

Каждый высокий парень ей кажется теперь преступником — вот так-то, брат.

12

Михаил Прокофьевич зазывал на ужин, но я отказался ехать к нему. Мне хотелось собраться с мыслями, и какая-нибудь ресторация, обратная пустынная дорога и гостиничный номер были предпочтительнее. Ко всему прочему я давно не бывал в ольховатской «Весне», теперь же это вообще следовало сделать. Поразмыслив, Михаил Прокофьевич отпустил меня: «Ну, ступай с богом», — и остался дома у телефона.

По пути в кафе я зашел купить некогда знаменитого грузинского чаю — электрокипятильничек я всегда возил с собою.

Магазин был на самообслуживании, и, рассчитавшись в кассе, думая о своем, я сунул чек в карман, а сдачу — серебро и медь — бросил в урну. Копейки провалились сквозь ворох бумажек. Ну что ты, брат, в самом-то деле…

Шел десятый час. Двое парней маячили у входа в «Весну». За застекленной дверью белело лицо швейцара. Издали в глаза бросалась табличка: «Мест нет». Все было понятно.

— То есть пан Шпекачка! — говорил швейцару через дверь молодой щеголь, тыча пальцем в своего товарища. — Пан есть студент с ПээНэР…

— Пшепрашам, не разумей!.. — застенчиво поддакивал пан Шпекачка, учтиво склоняя голову, то есть извините, но не понимаю вот ни бельмеса.

— У папа Шпекачки великое свято — день народження!.. Как это есть по-российску?.. может есть международовы скандал!.. — дожимал швейцара «первый студент с ПээНэР».

«Пан Шпекачка», он же Шурик или, может, Миша из Стрелецкой слободы, пыжился, играя свою роль, пырскал в сторону. В конце концов швейцар, слегка смущенный пестрыми рубашками, галстуками и штанами веселых пройдох, озадаченный ломаной польско-белорусско-русской речью, от греха подальше пропустил их, убоявшись содрать полтинники, как содрал с меня. Да, ресторан начинается со швейцара, а с вешалки — это уже театр.

— Дзенькую, комерадос! — молвил плут Шпекачка, благодарно похлопав швейцара по плечу.

Умывальник был в вестибюле. Я мыл руки и сушил под калорифером, рассматривая зал через зеркало, висевшее на стене. Дождался, когда в зале появилась Тамара, определил группу ее столиков и направился к ним.

А места были. Немного, но были. Швейцары издавна знали свое дело туго.

Наш эксперт поработал над лицом девушки, обширный синяк был едва различим под искусно нанесенным слоем грима. В предупредительной милой девушке не просто было узнать ту, давешнюю, растерянную, зареванную, злую.

— Это вы?! — вспыхнула Тамара, наклонилась к моему лицу. — Сегодня неплохое чахохбили…

Я согласно кивнул.

— А из холодных?.. Помидорчиков?

— Пусть будут и помидорчики.

Тамара замялась, не зная, как предложить мне веселых соков земли.

— Пива, — пришел я на выручку.

Она понимающе улыбнулась.

— Ведь в праздник и у воробья случается пиво, — добавил я. — А праздник будет, уж это точно.

Тамара скоро вернулась. Я наполнил фужер, полюбовался прозрачностью напитка, соломенной, с блеском, окраской, компактной пеной. Ольховатскому заводу уже больше сотни лет, больше сотни лет славится и местное пиво. В гости бы сходить к братьям Пивоварчикам, ледяного, свеженького отведать. В бродильно-лагерном, что ли, работают…

Я размышлял о всякой славной чепухе, приносящей отдохновение, как в зал вошли двое молодых людей в темных костюмах, замерли у двери, открытыми настороженными взглядами начали ощупывать посетителей. Конечно, патруль, и, конечно, народ неопытный, еще склонный к ребяческой показухе. Таких панически боится преступничек «начинающий». В Багдаде все спокойно, ребята, я уже сам всех прощупал, будь оно трижды неладно…

Пятаки у сотрапезников «Весны» не переводились, музыкальный автомат играл без передышки, и я собрался уходить, чтоб не оглохнуть. За Тамару я почти не боялся — маловероятно, чтоб на нее вновь напали. Эти «маски», если не отрезвели после безоглядного бегства, вряд ли выйдут на охоту в этой стороне города. Тут за каждым кустом им будет мерещиться засада.

Я заметил, как «хозяин» «Весны», швейцар поманил Тамару и вручил ей какой-то конверт. Девушка, ничего не понимая, распечатала его там же, у двери из зала, заглянув внутрь, достала синий листок бумаги и тотчас нашла меня глазами.

Быстрой походкой я подошел к ней.

— Вот, — растерянно протянула она конверт.

Мы вышли в вестибюль. Любопытствующий швейцар протиснулся следом.

На конверте печатными буквами было написано: «Томе Киселевой», а на листке: «Извини меня за все». В конверт был вложен Тамарин паспорт.

— Кто вам это передал? — повернулся я к швейцару.

— Какой-то хлопец, — пожал тот плечами.

— Где он?

— Ушел. Передал и ушел.

— Когда?

— Ну, с час назад.

— А может, два?

— Может, и два.

— Высокий, низкий?

В ответ — то же неопределенное пожатие плечами.

— Шатен, брюнет, блондин?

— Да черт его знает! Может, и рыжий. Я не обратил внимания.

— Как же так?!

— Мало ли их тут, хлопцев, околачивается! Нужен он мне! Вон, полный зал, разве не видишь?

— Что он сказал?

— Сказал… — Швейцар стал мучительно припоминать, от него попахивало, несло от него, — сказал, что хлопец ему сказал, чтоб передал. Вот и все.

— А вы его не пропустили?

Швейцар развел руками:

— У меня местов нет…

— Полтинника он вам не сунул!.. Почему вы сразу не отдали конверт Киселевой?

— Почему, почему!.. А кто ты такой, чтоб учинять допрос?

Я и сам понимал, что мои претензии к швейцару были ни к чему. Действительно, какой спрос со старого бражника?.. Да уж больно бесцеремонно вымогал он на выпивку и пропитание полтинники у клиентуры: постучать монетой в застекленную дверь — все равно что сказать в сказке «Сезам, откройся».

— А хлопец и не рвался в зал! — обрадованно вспомнил он.

Ну, хорошо, благо хоть сейчас передал, ведь мог же «отложить» до завтра.

— Тамара, девочка, найдите, пожалуйста, скоренько какой-нибудь полиэтиленовый мешок. Желательно новый. Но на всякий случай протрите его изнутри. Все это хозяйство я заберу с собою.

Так, рассуждал я, пока Тамара бегала искать мешок, вряд ли в кафе припожаловал