Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт
Еще мать упорно очищала энергетику дома. Когда ей приходила такая блажь, она всем запрещала включать электрические приборы. Светить можно было только свечами и факелами. И тогда Паррука издали напоминала горящий дом посреди сельвы. Это была демонстрация силы перед лицом всей этой зелени. Дом выглядел могучим, живым, даже грозным. Но не теперь. Теперь это был дом, готовый обрушиться. Темная берлога, поглощаемая сельвой. Место, обреченное на тишину и ожидание.
Первым актом сопротивления стала обрезка лиан. Тобиас хотел вырвать их с корнем, но Канделария не дала: ее воодушевляло, что такая, казалось бы, статичная вещь, как растение, чувствует себя настолько свободно, что может объять весь дом. Они сошлись на том, чтобы подрезать лианы и тем самым показать им, кто тут главный. Потом брат с сестрой почистили резервуар для воды (разумеется, тонной соды), а заодно залатали все места, где просачивалась грязь.
Бассейн было решено больше не именовать бассейном, и с этого момента он был официально объявлен прудом. Дело в том, что никто не знал, как очистить воду и вернуть блеск кафельным плиткам, которые целиком заросли тиной. Корни, которые отец обрубил, сооружая бассейн, в конечном счете отвоевали территорию, отнятую у них годы назад. Трещины в плитках пропускали грязь, а вместе с грязью появились лягушки, мох и пиявки. Узнав, что пруд кишит пиявками, мать сочла это личной победой и знаком свыше и велела, чтобы их не трогали — пусть себе плодятся.
В те дни, когда к матери возвращалась надежда и жажда жизни, можно было увидеть, как она залезает в пруд совершенно голая, чтобы пиявки присосались к ее коже и вывели все токсины из крови и тканей. Никто в семье не понимал этой причуды. Отец называл ее чокнутой, когда видел у нее на теле красноватые следы от укусов, и это всякий раз заканчивалось ссорой. Так Канделария научилась никогда не обсуждать чужие причуды и поняла, что все навязчивые стремления рано или поздно становятся токсичными, даже навязчивое стремление к детоксикации.
На первый взгляд казалось, что главная проблема — лианы. Но нет. Главной проблемой были лавры, и Канделария это знала. Все знали. Мать хотела их выкорчевать, как будто таким образом выкорчевала бы память о муже. Тобиас был за то, чтобы оставить их как есть и где есть. Он догадывался, что избавляться от них — огромный труд, и заниматься этим придется ему одному. Канделария тоже не хотела срубать лавры, потому что знала, как отец ими гордился.
Более того, она знала, что отец сажал их специально, потому что лавры очень быстро растут, дают хорошую тень и у них густая листва. Да и совки облюбовали их ветви и пели там по ночам. Отцу нравились лавры, потому что он любил пение совок и обожал шелест ветра в листьях. А может быть, потому, что проблемы с лаврами — торчащие из унитазов корни, трещины в плитках патио и стенках бассейна — появились только после его ухода. Не в силах прийти к единому мнению, они решили оставить лавры в покое, хоть это и значило, что придется мириться с неудобствами. Канделария находила в лаврах нечто упадочно-прекрасное. Она от природы была склонна восхищаться теми, кто умеет отстаивать свое личное пространство.
Затем надо было понять, как быть с растениями, которые Канделария нечаянно посеяла в доме, роняя зерна и семена. Отец учил ее, что единственное в жизни, достойное поклонения, — это растения, и она чтила их, поскольку все, что говорил ей отец, для нее еще было священно. В результате переговоров было решено оставить только те растения, что пригодны для кулинарных целей. С тех пор в доме можно было наткнуться на базилик, кориандр, маленькие лимонные деревца и гуавы. Конечно, сохранили и манговое дерево, которое внушительно высилось посреди гостиной. И маис с подсолнечником, поскольку дон Перпетуо был весьма охоч до семечек.
Габи де Рочестер-Вергара, сама о том не подозревая, оказывалась все ближе и ближе к Парруке с каждым разом, когда принимала решение, сворачивать ли на дорогу, по которой, казалось, давно никто не ездит. У нее уже лопнуло заднее колесо. Несколько мелких зверьков уже не пережили внезапного столкновения с ее бампером. Она уже устала придумывать фальшивые имена, чтобы ночевать в дешевых гостиницах, где она среди ночи просыпалась в поту из-за своих кошмаров. Устала избегать полицейских постов и давать взятки тем, кто пытался выяснить о ней больше, чем она намеревалась рассказать. Она хотела куда-нибудь добраться. Добраться как можно скорее и пустить корни, длинные, глубокие и бесцеремонные, как у лавров.
Пока Габи за рулем джипа продолжала поиски надежного убежища, брат с сестрой без устали трудились, приводя дом в порядок. Мать руководила ими из кресла-качалки, посасывая спелые манго. Дон Перпетуо, любопытствуя, кружил у них над головой и время от времени спускался выпросить у матери кусочек фрукта. Был один из тех дней, когда она недурно выглядела и была в недурном настроении. «Это потому, что ей приятно, когда ее слушаются», — сказала брату Канделария. И они договорились между собой притворяться, будто с точностью выполняют ее указания, хотя в конечном счете все равно сделают так, как считают правильным. Мать в последнее время выглядела получше, была разговорчивой и оживленной. Видимо, это темпы размножения пиявок заставляли ее предвкушать окончательную и полную детоксикацию, как она выражалась. Тем не менее иногда она впадала в уныние и смотрела как будто сквозь предметы, на которых останавливала взгляд. Либо задавала бессмысленные вопросы, ожидая ответов в том же духе.
— Эй, ребята! А вам разве не полагается быть в школе?
— Нет, мам, школа — это для тупых, — отвечали они в унисон.
Когда пришло время чинить крышу, оказалось, что там совсем беда. Лианы выломали всю черепицу, обнажив алюминиевые листы, которые отец приладил несколько месяцев назад.
— Надо их снять, — сказал Тобиас. — Все равно от них никакого толку: как текло с потолка, так и течет.
— Нет, папа их сделал, чтобы мы слушали песни дождя, — сказала Канделария.
— Да какие там песни, — возразил Тобиас, — это просто было дешевле, чем менять черепицу.
Канделария притихла и задумалась над словами брата. Она смотрела, как он отдирает проржавевшие листы, на
