Горькая истина - Шанора Уильямс
Закрыв ноутбук, покидаю кабинет, захожу в гостевую спальню с окном на задний двор – в этой комнате чаще всего ночует мама – и достаю из шкафа чистое постельное белье.
20
ДЖОЛИН
Через три часа раздается звонок в дверь; на пороге стоит моя мать Наоми Харт. Даже не удивляюсь, увидев у нее на голове желтую шляпу с огромными полями, – такое чувство, будто этот аксессуар позаимствован у хозяина Любопытного Джорджа[7].
Темные тугие завитушки с эффектом мокрых волос рассыпаются по плечам, будто мама только что вернулась с пляжа. Она поднимает голову, и я вижу, что она снова что-то сделала с лицом. Cветло-коричневая кожа на щеках и вокруг рта выглядит чересчур натянутой. И конечно, маман с ног до головы в белом – это ее фирменный цвет, – будто она в любой момент готова идти под венец.
– Привет, мама. – Отступаю, пропуская ее в коридор.
Окидывая взглядом прихожую, она прижимает к груди сумку от Сен-Лорана. Терпеть не могу, когда мама так делает; можно подумать, я украду у нее этот дорогой аксессуар. Денег у меня больше, чем у нее, и стоит только захотеть, я целый шкаф могу заполнить такими сумками. Готова поклясться, мама нарочно действует мне на нервы.
Между тем она продолжает внимательно изучать окружающую обстановку. Матери мой дом никогда не нравился. Она считает, что я засиделась на месте и надо стремиться к большему, но на самом деле все просто: ее по-прежнему волнуют только дизайнерские наряды, украшения, заграничные автомобили и гигантские поместья. А нам более чем достаточно нашего дома. Пять спален, четыре ванные комнаты плюс еще один отдельный туалет, прекрасная светлая кухня и два кабинета, в которых мы с Домиником можем работать дома, не мешая друг другу. А еще у нас есть терраса, где мы любим сидеть по утрам весной и осенью, особенно за поздним завтраком. Не говоря уже о том, что наша гостиная с коричневой замшевой мебелью и кремовыми стенами – просто предел мечтаний и одно из моих любимых помещений в доме.
Закрывая дверь, обращаю внимание, что мама глаз не сводит с картины, которую я купила у нашего местного художника Джудо Десантиса, как говорится, из первых рук. На абстрактном полотне изображена панорама Роли, расцвеченная оранжевым, лавандовым и синим, как будто закатное солнце залило все вокруг яркими красками. По моему заказу картину вставили в позолоченную раму.
– Сколько денег ты истратила на эту мазню? – спрашивает мать, едва заметно повернув голову в мою сторону.
– Кофе будешь? – вместо ответа интересуюсь я и прохожу мимо нее на кухню.
Я в ее игры не играю.
Она следует за мной, ее шпильки постукивают по мраморному полу. Включаю кофемашину, достаю сливки и сахар и украдкой бросаю взгляд на мать. Сняв огромную шляпу, она кладет ее на барный табурет и взбивает свои примятые завитушки. Как же она зациклена на внешности! Вот кофе сварился, и, наполнив две чашки, ставлю их на поднос и несу к столу. Я бы предложила перейти в столовую, где можно очень мило устроиться и откуда открывается вид на террасу на заднем дворе, но такой любезности мама не заслуживает.
Она садится на тот же стул, что и обычно, поэтому я занимаю место Доминика. Тянусь было к сливочнику, но мама шлепает меня по руке.
– От молочных продуктов тебя мигом разнесет, – одергивает меня она.
Смотрю в ее суровые светло-карие глаза. Как же я раньше боялась этого взгляда! Но больше он не пугает. Мягко отстранив ее руку, хватаю сливочник и, опрокинув в кружку щедрую порцию, беру сахарозаменитель. На крошечной баночке написано: «Ноль калорий». Мама вскидывает брови и с явным отвращением качает головой. А что такого? Главное, чтобы сахара не было.
– Зачем ты приехала? – спрашиваю я, размешивая в чашке сливки и сахарозаменитель.
– Если бы этот вопрос можно было обсудить по телефону, думаешь, я потащилась бы в ваше захолустье? – отвечает она вопросом на вопрос.
Стараясь не хмуриться, начинаю мешать кофе быстрее.
Положив сумку на стол, мама роется в ней и наконец достает сложенные листы бумаги, затем пододвигает их ко мне. Некоторое время испытующе гляжу на нее. Неужели еще одно постановление суда? Компании «Тру ойл» угрожает очередной желающий стрясти с нас деньги?
– Что это? – говорю я.
– Посмотри сама.
Маман поджимает губы, берет чашку с кофе и внимательно осматривает ободок.
Возвожу глаза к потолку и разворачиваю документы. Сначала я не понимаю, что передо мной за цифры, – ясно лишь, что это денежные суммы. Может быть, выписки с банковских счетов?
– Мам, хватит говорить намеками. На что я должна смотреть?
– Моя дорогая Джоуи, это офшорные счета на твое имя.
– Что? – Я поднимаю на нее глаза. – У меня нет никаких офшорных счетов.
– Неужели? – Мать прищуривается. – Разве не помнишь, что в завещании твой отец запретил любые незаконные или подозрительные операции с деньгами? Все эти деньги были переведены в офшоры, после того как ты продала часть своих акций «Тру ойл».
Пододвигаю документы обратно:
– Это невозможно, потому что у меня нет офшоров и я никому не продавала акции. Зачем мне это надо?
Некоторое время мама вглядывается в мое лицо, пытаясь понять, говорю ли я правду. Со мной она ловко проделывает этот фокус. Она сразу видит, когда я лгу, но по непонятной причине ни о чем не догадывается, когда ее обирает до нитки двадцатилетний мошенник, с которым она спит.
– Я говорила с Анитой. Помнишь ее? Это наш брокер.
– Мне известно, кто такая Анита, – ворчу я.
– Так вот, она сообщила, что ты положила деньги, полученные от продажи одной из своих долей, на два счета: один в Италии, второй в Мексике.
Мое сердце забилось быстрее. Снова изучаю документы, вчитываюсь в цифры. Суммы варьируются от десяти тысяч до пятнадцати тысяч долларов. Деньги переводили частями примерно раз в три месяца.
– Это какая-то ошибка. Повторяю, у меня нет офшоров.
– Джолин, ты используешь деньги для незаконных операций? Если да, твою часть наследства передадут мне. Тебя лишат права распоряжаться своими финансами, управлять ими буду я.
Теперь пульс
