Возвращение с Марса - Василий Павлович Щепетнёв
Глава 8
Лицо Антона, обычно оживленное и насмешливое, сейчас выражало глубокую, почти театральную скорбь. На протянутой ладони лежало нечто маленькое и белесое.
— Доктор, — произнес он с пафосом, достойным античной трагедии, — у меня выпал зуб.
Я принял вид предельно деловой и озабоченный. Надень маску профессионализма — первое правило выживания в любой системе, будь то настоящая антарктическая станция или космический корабль «Путь», в котором мы летим к Красной Планете за смешные десять тысяч в месяц.
— Какой? — спросил я, наклонившись, будто изучал образец инопланетной фауны.
— Вот этот, — он почти благоговейно поднес ладонь ближе. На ней покоился зубик. Скромный, однокоренной труженик переднего ряда. Резец. Маленький солдат, павший на поле битвы за наше скудное питание.
— Ну-ка, открой рот! — скомандовал я с интонацией, позаимствованной у строгого дантиста моего детства.
Антон послушно разинул пасть, словно птенец, ожидающий червяка. Но вместо червяка я увидел печальную панораму. Там, где должен был красоваться зуб, зияла темная, слегка кровоточащая лунка. И не только там.
— Мдя… — вырвалось у меня. — Точно резец. Правый верхний второй. Так и запишем. Выбыл из строя без права на замену.
— И еще три шатаются! — пожаловался Антон. Голос его звучал печально, но в глубине глаз я прочитал немой укор. Что же это такое делается, доктор?
Я провел пальцем в нестерильной перчатке по соседним зубам. Да, шатались. Словно подгнившие столбики забора перед осенним штормом. Чуть тронь — и полетят.
— И по телу какая-то сыпь пошла, — продолжил он свой скорбный список, — и синяки. На руках тоже. Чуть задену стол или кровать — и синяк! — С этими словами он решительно стянул свою синюю «олимпийку» — униформу нашего экипажа. Не «Адидас», конечно, а нечто анонимное, но внешне похоже. Под ней открылась картина, достойная кисти экспрессиониста: бледная кожа, усыпанная мелкими, точными, как уколы булавкой, красновато-багровыми точками — петехиями. И несколько внушительных синяков цвета перезрелой сливы украшали предплечья. Признаки не космической радиации, а гораздо более древнего и прозаического врага.
— Петехии, — констатировал я вслух, больше для себя. Слово звучало холодно и научно, как гробовая крышка.
Медлить было нельзя. Я направился к «командному модулю» — кабинету Андрея Витальевича, нашего командира экипажа, и, одновременно, нашей кухоньке. Скромно и практично.
Он сидел за столом, изучая график «полетных заданий» — расписание уборки, физических упражнений на допотопных тренажерах и психологических тестов на устойчивость к тоске.
— Андрей Витальевич, нужен внеочередной медосмотр, — заявил я, стараясь вложить в голос ту самую спокойную твердость, которой меня учили Там, в Настоящей Антарктиде. Настоящий Доктор, сорока лет, но уже седой, как айсберг, и мудрый, как все пингвины разом, вбил мне в голову железное правило: никогда, слышишь, никогда не иди на поводу у начальства. Если твоя врачебная совесть кричит «Надо!», значит — НАДО. Если какое-нибудь «высокое» руководство чинит препятствия — немедленно, при свидетелях, фиксируй это письменно и шли на самый верх. Помни, парень, если случится беда — осложнения или, не дай бог, труп — начальство мигом открестится. Оно ни сном, ни духом! Не знало оно ничего! Это доктор виноват, бездельник и саботажник! Под суд его, подлеца! Не бойся их, этих начальников. Ну, что они тебе сделают-то? Выговор влепят? Уволят без выходного пособия? Ну, и отлично! От беды подальше будешь. А беда с таким вот руководством, которое экономит на витаминах ради отчета о сокращении издержек, случится обязательно. Как с броненосцем «Потемкиным». Помнишь?
Я помнил. Я помнил лекцию, прочитанную доктором долгой полярной ночью в кают-компании «Ломоносова»
Мичман, ответственный за провиант, закупил у своего купчика-приятеля мясо. Двадцать восемь пудов! Прекрасный бизнес-план: один продает тухлятину по цене парной телятины, другой покупает, скармливает матросам, а прибыль делят по-братски.
Потом закупали провиант для господ офицеров, потом долго добирались до броненосца, по пути едва не потопив рыбаков, пока то, пока сё — мясо стухло окончательно, покрылось ковром из опарышей. Когда варили борщ, дух стоял тот ещё.
Что должен был сделать корабельный врач? Должен был, зажав нос одной рукой, а другой крепко держа перо, составить акт: продукт непригоден к употреблению. И приказать — борщ за борт, на радость морской фауне.
Однако командир «Потемкина» воспротивился: какой позор для Андреевского флага! Выбросить добро? Да мы осмеяны будем всем флотом!. И доктор малодушно махнул рукой, записал борщ как продукт доброкачественный. Итог? Кровавый бунт. И доктора убили. И командира убили. И еще множество всякого народа полегло. Нет, уж лучше иметь твердый шанкр, чем мягкий характер!
Эту максиму я усвоил намертво. Возможно, именно благодаря ей я и не нашел себе места лучше, чем имитация полёта на Марс за гроши, зато на хозяйских харчах, от которых зубы выпадают раньше времени.
Но одно дело — гроши, а другое — зубы. Зубы, знаете ли, вещь дорогая. За десять тысяч в месяц новые не вставишь.
— Медосмотр? — Андрей Витальевич оторвался от графика, бровь поползла вверх, изображая легкое недоумение и занятость более важными делами. — Он будет через… — он ткнул пальцем в календарь на стене, — через четыре дня. Тогда и проведете, по плану. Всё по графику.
— Я настаиваю, — повторил я. Спокойно. Без надрыва. Без истерики. Это работает лучше крика.
Короткая пауза. Командир взвешивал: рискнуть или перестраховаться?
— Хм… Если настаиваете, — произнес он, наконец, с легкой гримасой человека, уступающего назойливому просителю, — то проводите. Сразу после обеда. Чтобы не сбивать распорядок дня.
После обеда. О, этот обед! Вечная «Перапёлка» Вечная кашка «Рассвет». И венец творения — витаминный чай «Крузенштерн» на лимонной цедре. Цедра, должно быть, видела лимон лишь в иллюстрированном атласе растений. На чайном пакетике честно написано «Аскорбиновая кислота —
