Возвращение с Марса - Василий Павлович Щепетнёв
Я приступил к осмотру. Начал со взвешивания. Весы у нас бытовые, но электронные. Самые дешевые, конечно. Да еще юзаные, кто-то из дома принес. Батарейка, без которой они не работают, хранилась у командира. Стратегический запас! Чтобы мы не баловались, не портили инструмент и не пугались горящих чисел, мене такел, упарсин. Командир выдал драгоценную батарейку. И весы ожили, чтобы огласить приговор.
Цифры высветились на дисплее с беспощадной ясностью. За сорок два дня полёта лично я потерял одиннадцать с половиной килограммов массы. Одиннадцать с половиной! Имитация — имитацией, но потеря-то была самой что ни на есть настоящей. Масса эта была отнюдь не лишняя. Совсем не лишняя. Она была моей плотью, моей силой, моим запасом прочности.
Результаты остальных были не лучше. Плюс-минус килограмм-другой в ту или иную сторону. Меньше всех похудел сам Андрей Витальевич — всего семь килограммов. Но он и перед стартом весил негусто — шестьдесят четыре килограмма, летчики-истребители, они такие. Небольшие, но твердые. Бриллианты наших вооруженных сил.
Больше всех пострадал Антон: восемьдесят девять было — семьдесят шесть стало. Бортмеханик таял на глазах.
Но цифры на весах были лишь верхушкой айсберга. Хуже было другое. Куда хуже. Когда я заглянул в рты коллегам-астронавтам, меня ждало единодушное и безрадостное зрелище. У всех без исключения, даже у командира, я увидел опухшие, рыхлые, кровоточащие десны. Увидел шатающиеся зубы. Увидел ту самую бледность, ломкость ногтей, общую вялость и апатию, что кричали об одном: цинга. Классическая, беспощадная, морская, полярная, а теперь и марсианская цинга.
Там, в Настоящей Антарктиде, с этой незваной гостьей боролись. Во-первых, физическим трудом. Издавна замечено: когда человек ворочает тяжести, рубит лед, таскает снаряжение — цинга отступает. Мускулы напрягаются, кровь бежит быстрее, организм мобилизуется. Во-вторых, овощи. Пусть не первой свежести — но картошка, лук, морковь, квашеная капуста — каждый день. И в-третьих, профилактика — витаминно-минеральные таблетки «глутамевит». Спецзаказ для полярников, с ударными дозами всего необходимого. В обычной аптеке сегодня такое чудо не купишь.
А у нас? А у нас — что? Наш физический труд сводился к двадцати минутам на велотренажере, резиновый эспандер, да уборка по кораблю. Овощей никаких, только жалкая щепотка сушеной зелени в «Перапёлке», больше для цвета, чем для пользы. Витамины? Ах, да! Наш «Крузенштерн»! Целых два миллиграмма аскорбинки на пакетик! Суточная потребность — минимум пятьдесят. И это только один витамин! А где остальные? Где витамины группы В, без которых нервная система превращается в оголенный провод? Где витамин К, отвечающий за свертываемость крови, чтобы синяки не расползались как пятна масла? Где витамин А? Где железо?
А солнце? У нас, правда, есть «горное солнце» которое по десять минут через день, облучает нас. Но песок плохая замена овсу.
Отсюда и цинга. Отсюда и выпадающие зубы. Отсюда и сыпь, и синяки, и эта всепроникающая усталость, что тяжелее свинцового скафандра. Мы не летим к Марсу. Мы медленно тлеем под землей, жертвы скупости, глупости и прекраснодушной игры в космонавтику. И самое страшное — что начальство, как тот командир с «Потемкина», вероятно, сочтет все это незначительными издержками эксперимента, а доктора, то есть меня, паникером, не умеющим поддерживать бодрый дух экипажа.
Но я помню уроки Настоящего Доктора. Я напишу акт. В двух экземплярах. Один — командиру. Второй — в конверте, на Большую землю. Пусть знают. А зубы… Зубы Антона — это только начало. Пока не поздно. Хотя, боюсь, поздно уже. Мы все уже на дне этой витаминной ямы. И вылезать из нее предстоит долго, мучительно и, главное, безо всякой гарантии, что начальство признает свою ошибку. Они скорее спишут все на индивидуальные особенности организма или непредвиденные сложности симуляции.
Глава 9
Воздух в крошечной кухоньке нашего космического корабля был несвежим, как застоявшийся суп, и отдавал подгорелыми насекомыми, стиральным порошком и чем-то ещё — чем-то глубоко неправильным, скрытым под поверхностью. Сладковато-гнилостным. Запахом, который напоминал о том, что все здесь было неправильным, ненастоящим, кроме, возможно, медленного умирания.
Я закончил осмотр, обдумал результат. Картина была яснее прозрачного иллюминатора в открытом космосе, если бы такие иллюминаторы у нас были. Их не было. Только серые стены, давящие на сознание.
— Андрей Витальевич, — начал я, и мой голос прозвучал чужим, слишком громким в этой гробовой тишине. — Цинга. Это не просто… ну, вы знаете, истории про выпавшие зубы моряков прошлых лет, Колумб, Магеллан, Георгий Седов… — я посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали. От усталости? Голода? Или от того самого сладковатого запаха, исходящего неизвестно откуда. Порой так пахнет сдохшая крыса в городской квартире — съела ядовитую приманку, и умерла под полом. Но здесь крыс никто не видел — нечем им тут поживиться. Или есть чем?
— Цинга — это гниение изнутри. Она подтачивает сосуды, как ржавчина — сталь. Размягчает кости. Превращает мышцы в тряпку. Она не просто причиняет дискомфорт, командир. Она методично убивает. Каждого из нас. И если не принять мер…
Я оставил фразу висеть в спертом воздухе. Меры. Слово звучало как насмешка в этой комнате, имитирующей металлическую конструкцию, летящую в никуда, а на самом деле спрятанную где-то глубоко под землей. Первоначально, это было противоатомное убежище из пятидесятых годов — так мы решили всем экипажем. Убежище для первых лиц области. Семьи первого секретаря обкома, например.
Командир, Андрей Витальевич, сидел напротив, откинувшись на пластиковом стуле. Его лицо, обычно собранное, сейчас казалось одутловатым, серым. Под глазами залегли синие тени, похожие на синяки. Но взгляд оставался острым, как лезвие. Холодным.
— Так принимайте эти меры, доктор, — отрезал он. Голос — ровный, без тени сомнения или тревоги. — На то вы и врач. Что положено делать, должны знать. Теоретически.
Теоретически. Ключевое слово нашей жалкой пародии на космическую одиссею. Мы имитировали полет. Имитировали невесомость с помощью скрипучих кроватей. Имитировали связь с Землей — телефон и репродуктор. Имитировали жизнь. А теперь предлагалось имитировать спасение от реальной, осязаемой смерти, подкрадывающейся к нам. Цинга-то ничего не имитировала. Она была абсолютно реальна.
— Во-первых, — я начал загибать пальцы, стараясь, чтобы они не дрожали. Каждый сустав болел. Мои собственные десны кровоточили по утрам. — Питание. Настоящая, свежая картошка. Два клубня. В день. Каждому. — я представил её — твердую, с красноватой кожурой. Сварить? Пожарить? Да хоть
