Клуб «Непокорные» - Джон Бакен

Я поймал себя на том, что не могу оторвать глаз от вод. Казалось, они плывут с севера мощным потоком, черным, как сердце старого льда, непреодолимым, как судьба, жестоким, как преисподняя. В них словно бы плавали какие-то неуклюжие фигуры, что были не просто мелькающими тенями от сигнального огня… Нечто зловещее могло в любой момент поплыть по этой реке смерти… Кто-то…

И тут колени мои подкосились, сердце сжалось, как горошина, потому что я увидел, что этот кто-то… Пришел!

Он тяжко вытащил свои телеса из моря, чуть повалялся по берегу, а затем поднял голову и с расстояния пяти ярдов[145] слепым взглядом посмотрел мне в лицо. Сигнальный огонь быстро угасал, но даже при этом со столь короткого расстояния огонь источал сильный свет, и глаза ужасного существа, пораженные им, казалось, выражали полное ошеломление. Я увидел огромную темную голову, похожую на бычью, старое лицо, сморщенное, словно от боли, блеск огромных зубов — причем все были сломаны, — бороду, с которой капала морская вода, — все было создано не так, как создал Бог смертные существа. На горле справа была рана — огромная, алая. Казалось, существо стонало, а затем оно издало звук — тоски или гнева, не могу сказать, — но мне показалось, то был крик пытаемого демона.

Я почувствовал, что с меня хватит. Падая в обморок, я повалился вперед, ударился головой о камень, и в таком состоянии Джон Рональдсон нашел меня три часа спустя.

В Сгурраво меня уложили в постель, обложив горячими глиняными бутылками, а на следующий день доктор из Восса залатал мне голову и дал снотворное. Он заявил, что ничего серьезного со мной не произошло, кроме шока от удара головой, и пообещал, что поставит меня на ноги через неделю.

Три дня я чувствовал себя настолько несчастным, насколько человек в состоянии быть несчастным, и приложил все усилия, чтобы довести себя до лихорадки. Я не сказал ни слова о том, что пережил, и сделал все, чтобы мои спасители поверили в то, что единственными моими проблемами были только голод и холод, что сигнальный огонь я зажег лишь потому, что потерял лодку. Но в эти дни я был в критическом состоянии. Я знал, что с телом у меня все в порядке, но я серьезно беспокоился за свой разум.

Трудности мои заключались именно в этом. Если бы весь пережитый ужас порожден был только моим мозгом, то лучше бы сразу признали, что я сошел с ума. Ни один нормальный, здравомыслящий человек не мог бы впасть в такое состояние, чтобы видеть такие знаки и приметы с уверенностью, с какой видел я, как это существо вышло из ночи. С другой стороны, если это существо имело место быть на самом деле, то я увидел что-то вне законов природы, и мой интеллектуальный мир был разбит на куски. Я был ученым, а ученый не может допустить, что в природе возможно сверхъестественное. Если чудовище, в которое верил Адам Бременский, чудовище, изгнанное святыми людьми, от которого содрогались даже умные и практичные норландцы, потому что были уверены, что это и есть Черный Силки, я увидел собственными глазами, я должен был сжечь свои книги и пересмотреть свои убеждения. Я мог бы увлечься поэзией или теософией, но в науке я бы уже не преуспел никогда.

На третий день я попытался задремать и, закрыв глаза, стал отбиваться от картин, терзавших мой мозг. Джон Рональдсон и фермер из Сгурраво беседовали у кухонной двери. Фермер задал какой-то вопрос и Джон ответил:

— Да, то был промах, а не ошибка. Морж выполз на берег в Глуп-Несс, и Сэнди Фрэйзер содрал с него шкуру. Морж был мертв, но мертв совсем недавно. Бедное животное несло на юг, где оно могло прибиться к какой-нибудь льдине, но у него была ужасная рана. Сэнди сказал, что в горле у него была такая дыра, что в нее можно было вставить кулак. А моржей не бывало в Уне со времен моего деда.

Я повернул лицо к стене и заснул. Теперь я точно знал, что был в своем уме и мне не нужно отказываться от науки.

X

«TENDEBANT MANUS»[146]

История Артура Уорклиффа

Не вводи души в обман,

Не гони ее в туман,

Не оставь своих одежд

У несбывшихся надежд.

А. Э. Хаусмен[147]

Как-то вечером мы обсуждали Соулдерна, который умер за неделю до этого, а поминальная служба по нему прошла в то утро в соборе Святой Маргариты[148]. Он добился поразительного успеха в парламенте; то был один из внезапных взлетов, нередких для тех первых послевоенных лет, когда репутации пожилых людей ставились под сомнение, а молодые были слишком заняты зарабатыванием средств к существованию, чтобы иметь время на какие-то развлечения. Его речи, его членство в комиссии, где он проявил и оригинальность, и смелость, и его известный отказ по весьма уважительным причинам от места в кабинете министров придали ему в сознании людей дух исключительности и тайны. Газеты уделили ему много места, и, согласно всеобщему мнению, его смерть в результате автокатастрофы нанесла стране урон, превысивший его действительные достижения.

— Я никогда не встречался с ним, — сказал Паллисер-Йейтс. — Но я учился в одной школе с его братом. Помните Реджи[149] Соулдерна, Чарльз? Хороший парень — необыкновенно! В нем были задатки отличного солдата; он пропал — сгинул с большей частью своего батальона в марте 18-го года, и с той поры о нем ничего не слышно. Прекрасная земля Франции приняла его останки, но точное место неизвестно, и это похоже на погребение в море.

— Джорджа Соулдерна я знал достаточно хорошо, — сказал Ламанча, к которому он обратился. — Я заседал с ним в парламенте два года перед войной. То есть я знал о нем столько же, сколько все другие, но из того, что знал, мало за что можно было ухватиться. Он был суетливым и бестолковым парнем: идей — через край, но он их никогда не обдумывал и всегда вспугивал зайцев, на которых не охотился. Но совсем недавно ему, кажется, позвонили, и у него был такой вид, будто он вот-вот пойдет в гору, начнет делать карьеру. Невезение, крутой поворот