Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
Человек, к которому он обратился, был самым старым и, безусловно, самым выдающимся членом клуба «Непокорные». Сэр Артур Уорклифф был заметной фигурой уже тогда, когда большинство из нас были в колыбели. Свой жизненный путь он начал в королевских саперных войсках, и до того, как ему исполнилось тридцать лет, он побывал командиром во главе небольшой, но весьма хлопотной операции в Сомали. Затем он был управляющим в самых разнообразных местах и с таким успехом, что пошли серьезные разговоры о его назначении в Индию. Во время мировой войны он хотел вернуться в армию, но его использовали в кабинете министров в качестве мастера на все руки, и ему приходилось браться за самую тяжелую дипломатическую и административную работу. За что он ни брался, он, въедливо вникая в подробности, должен был претворять общие принципы политики в жизнь. Он никогда, как говорят в народе, не выпендривался, так что для общественности он был всего лишь именем, но громким именем, которое представители всех партий произносили с уважением. К настоящему времени он вышел на пенсию и жил один со своим мальчиком, у которого не было матери. При всем том, что ему было шестьдесят пять лет, он никогда не выглядел стариком, потому что был на редкость молод сердцем, и мы, глядя на его мудрое, украшенное морщинами лицо, понимали, кто он был и есть, и с восхищением признавали его старшинство.
— Да, — сказал он в ответ Ламанче. — Джордж Соулдерн приходился двоюродным братом моей жене, и я хорошо знал его последние два десятка лет. После войны я узнал его лучше, и, думаю, в течение последних полутора лет я был его единственным близким другом.
— Был ли он в самом деле великим человеком? — спросил Сэнди Арбетнот. — Я не особо ценю его профессию, но мне показалось — всего на мгновение, — что в том ирландском скандале я мельком увидел что-то необычное.
— У него были первоклассные мозги.
Сэнди рассмеялся.
— Это мало о чем говорит, — сказал он, потому что выражение «первоклассные мозги» в ту пору имело весьма комичный оттенок.
— Нет, говорит. Если бы вы задали мне этот вопрос шесть лет назад, я бы сказал, что Джордж блестящий неудачник. На свой лад невероятно умен, действительно хорошо образован — а таких среди нас очень мало, — трудолюбив, как бобр, но все напрасно. Заяц, которого всегда обгонит любая черепаха. У него было все, что нужно для успеха, но у него никогда не получалось так, как он хотел. Я познакомился с ним после того, как он окончил Оксфорд, но думаю, что в университете ему не было равных.
— У меня с ним были добрые отношения, — сказал Пекуэдер, историк. — О да, он был достаточно крупной фигурой. Он был большим человеком в Уинчестере и старшим научным сотрудником колледжа Баллиол, с ходу получил две первые и несколько университетских премий, он держал позу человека, которому все дается легко, и то была разновидность великой манеры в его исполнении. Он был самым беспокойным студентом. Когда он произносил политические речи, у него был такой вид, словно он только что покинул заседание кабинета министров.
— Пользовался ли он популярностью? — спросил кто-кто.
— Нисколько, — ответил Пекуэдер. — Несмотря на все его успехи, мы в него не верили. Он прошел огонь, воду и медные трубы — мы привыкли называть его «banausic»[150] — и слишком стремился к успеху. Мы чувствовали, что он, выставив все товары на витрину, в запасе не оставил ничего.
Сэр Артур улыбнулся:
— Современники молодого человека — довольно проницательные судьи. Когда я встретил его в первый раз, я почувствовал то же самое. Он не был педантом, он понимал юмор и обладал множеством чувств, присущих приличному человеку. Он был не из тех, кто может забыться и поступить необдуманно, махнув рукой на последствия. Никто не смог согреть его… Но, в отличие от вас, я думал, что он все же добьется успеха. Не хватало только денег, но за два года он исправил положение. Он женился на богатой, дама умерла, и состояние досталось ему. Думаю, то был честный брак по любви: он долго не мог оправиться после потери, а когда выздоровел, весь погрузился в работу. Вы, конечно, могли бы сказать, что из всего этого все равно должно было что-то получиться. Молодой, богатый, здоровый, невероятно трудолюбивый, способный, респектабельный — любой округ приветствовал бы его, его партия должна была бы просто наброситься на него, и он мог бы добиться потрясающего успеха. Но ничего не получилось. Он был плохим кандидатом, и, прежде чем попасть в парламент, ему пришлось баллотироваться трижды. В парламенте он не производил никакого впечатления, хотя говорил обдуманно и всегда о том, что хорошо знал. Он написал книгу о смысле колониального национализма, написал не занудно, хорошим языком, толково и местами даже красноречиво, но книгу почему-то не читали. Он всегда произносил речи на общественных обедах и на ежегодных собраниях разного рода ассоциаций, но, похоже, то, что он говорил, значения не имело, и в газетах о нем почти не сообщали. Не было никакого заговора молчания, чтобы заставить его замолчать, потому что людям он скорее нравился. Создавалось впечатление, что он не имел ясных и четких границ, что он был оторван от окружавшей его среды. Почему так, я не мог понять.
— Отсутствие индивидуальности, — сказал Ламанча. — Я помню, что чувствовал это.
— Да, но что такое индивидуальность? У него было то, что ее составляет, — мозги и цель. Он нравился, впечатляли его достижения, но, если вы меня понимаете, человек не впечатлял… В нем не было того, что вызывает чувство постоянного доверия, потому что при случае он мог быть и агрессивным. У него не было достаточной веры в то, что он делал. Вот почему он, как вы сказали, всегда вспугивал зайцев, на которых не охотился. При этом он находил превосходную и неопровержимую причину, почему он должен расслабиться. Он был тем, кого, я думаю, вы называете хорошим партийцем, потому что он всегда голосовал так, как нужно партии, но, прозаседав четыре года в парламенте, он, вместо того чтобы выйти в лидеры, быстро стал обычным винтиком партийной машины. Непохоже было, что он из тех, кто способен заставить считаться с собой. В таком положении он был восемь лет назад, и от этого положения до трагедии было совсем недалеко. Способностей у него было столько же, сколько
