Клуб «Непокорные» - Джон Бакен
В общем, мы довольно успешно разобрались с кодами неприятеля и читали перехваченные вражеские сообщения, телеграфные и беспроводные, с большой легкостью и точностью. То была дипломатическая переписка, и особой важности она не представляла. Более ценная информация была зашифрована, и то была, как говорят в народе, другая пара ботинок. С помощью кода вы можете постепенно выстраивать некую систему дешифрования, но, имея на руках код, вы либо извлечете сведения, либо нет, и никаких промежуточных стадий здесь не существует. Шифр, поскольку он связан с цифрами, широчайшее поле для математической изобретательности. После того как буквы сообщения вы записали цифрами, есть много способов, при помощи которых вы можете зафиксировать сообщение и дважды заблокировать его. Двумя основными приемами, как вы знаете, здесь являются перестановка и подстановка, и использование того или другого или обоих приемов вместе пределов не имеет. Одним словом, назвать нашу работу отдыхом было бы несправедливо.
Бурминстер с озадаченным видом спросил Пью, как блокируют шифры.
— Слишком долго объяснять, — ответил Пью. — Грубо говоря, вы записываете сообщение по горизонтали цифрами, а затем разносите его по вертикальным столбцам, количество и порядок которых определяется ключевым словом, а затем выписываете содержание сообщения по горизонтали, следуя линиям, идущим поперек. Чтобы расшифровать сообщение, вы должны иметь в наличии ключевое слово, чтобы поместить его обратно в вертикальные столбцы, а затем в исходную горизонтальную форму.
— Это невозможно! — воскликнул Бурминстер, вскрикнув, как от боли. — Только не говорите мне, что человеческий мозг в состоянии разгадать этот фокус-покус!
— Но это делалось, и довольно часто, — возразил Пью.
— Вами?
— Господь с вами, нет, не мной. Я не могу разгадать простой кроссворд. Моими людьми.
— И вы всерьез утверждаете, — глухим голосом промолвил Бурминстер, — что могли погрузиться в мешанину чисел и вернуться назад, сколь бы они ни были перемешаны, вернуться к оригиналу, который имеет смысл?
— Я не мог, а Ченнелль мог — в большинстве случаев! Видите ли, мы начинали наше дело не на пустом месте, не в темноте. Мы располагали множеством подсказок, что до нас использовал противник, и мы работали с различными уже разгаданными случаями до тех пор, пока не находили то, что нам нужно.
— Уму непостижимо! Пожалуйста, расскажите еще что-нибудь о вашем человеке, о Ченнелле.
— Но это вовсе не история Ченнелля, — возразил Пью. — Он попал в нее по стечению обстоятельств… Был один шифр, который мы никак не могли осилить. Его использовал немецкий Генеральный штаб для связи с войсками на Восточном фронте. То был закрытый шифр, и Ченнелль уделил ему больше времени, чем уделил бы любой дюжине других шифров, потому что эта работа взбодрила его. Однако он признался, что был положен на обе лопатки. Он не захотел признать, что задача неразрешима, но заявил, что ему нужно будет немного настоящей удачи, чтобы решить задачу. Я спросил, в чем может заключаться удача, и он ответил: в том, что неприятель может допустить ошибку или где-то повториться. Он сказал, что это дает шанс вывести уравнение, на основе которого выстроен данный шифр.
Этот особый шифр мы назвали «P.Y.» и ненавидели его всей душой. Мы чувствовали себя пигмеями, бьющимися у основания высокой каменной башни. Ченнелль и я совершенно измучились, пытаясь представить себе того, кому принадлежал мозг, в извилинах которого родился этот проклятый «P.Y.». У нас было довольно полное досье на членов штаба немецкой разведки, но, конечно, мы не могли знать, кто изобрел этот конкретный шифр. Мы знали только то, что его кодовое имя Рейнмар, что им он подписывал более простые сообщения на Восточный фронт, и Ченнелль, весьма романтичный малый, при всей его учености, вбил себе в голову, что Рейнмар был женщиной. Он описывал мне ее так, словно видел ее вживую — чертовку, молодую, красивую, с сильно накрашенным белым лицом и глазами, как у кобры. Похоже было, что в свободное время он попросту начитался дешевых романов.
Я видел картину по-другому. Вначале мне представился один из тех ученых типов, какими их показывают на сцене, тип человека с «безжалостными мозгами», с высоким лбом и челюстью, как у шимпанзе. Но это, похоже, не сработало, и я остановился на портрете офицера первого ранга германского Генерального штаба, такого же красивого, как Фалькенхайн[90], вышколенного от и до, абсолютно бесстрастного, с умом, что работал с безжалостной точностью хорошо отлаженной машины. Все мы в то время страдали от таких немцев, и когда дела шли плохо, так, как это было в марте 1918 года, я не мог спать от ненависти к нему. Это исчадие ада было водонепроницаемым и бронированным, Голиафом, который презирал камешки, что мы метали в него из наших ничтожных пращей[91].
Короче говоря, в сентябре 1918 года наступил момент, когда «P.Y.» обрел едва ли не общемировую значимость. То, что Германия делала в Сирии, имело огромное значение, и мы знали, что за всем этим стоит «P.Y.». Утром на столе Ченнелля лежала стопка перехваченных немецких радиосообщений, что были для него бессмысленны, как детские каракули. Меня подгоняли мои начальники, я же, в свою очередь, подгонял Ченнелля. У нас была неделя, чтобы найти ключ к шифру, после чего дело должно было продолжиться без нас… Если мы ничего не добились за восемнадцать месяцев спокойной работы, маловероятно, чтобы мы могли добиться успеха за семь лихорадочных дней. У Ченнелля голова шла кругом от переработки и тревоги. Я заходил в его грязную комнату и находил его изрядно поседевшим и сморщенным от усталости.
Да, эта история не про него, хотя есть у меня хорошая история, которую я смог бы рассказать в другой раз. Так получилось, что выиграли мы, выиграли, работая с почтой. «P.Y.» совершил ошибку. Однажды утром мы получили длинное сообщение, составленное en clair[92], затем очень короткое сообщение, а затем третье, почти такое же, как первое. Второе должно было означать: «Ваше сообщение, датированное сегодняшним числом, непонятно; пожалуйста, повторите его». Благодаря всему этому мы получили перевод какой-то — очень небольшой — части шифра. Но эта часть не помогла нам раскрыть шифр, и в течение полусуток Ченнелль был на грани
